Никита Чирков - Вектор

Надо бы остановиться и передохнуть, но страх не позволяет. Все сводится к тому, чтобы не дать догнать меня, но не дать чему? И тут паранойя все больше ломает мое восприятие, и кажется, что за мной бежит некое нечто, описание которого не представляется возможным, но которое так и хочет поглотить меня. Через какое-то время я упал на колени и, оглянувшись, понял, что никто за мной не гонится и что я оказался в какой-то неизвестной комнате. Лишь некими вспышками до меня доходили фрагменты окружения, которые я мог уловить взглядом. Везде была разбросана аппаратура, куча лекарств – жуткий погром. Пытаюсь встать, но сразу падаю, еле двигаюсь, поднимаю с пола все, что под руку попадется, пытаюсь прочесть, найти хоть что-то, способное помочь мне. Руки так болят и трясутся, что даже пузырек с таблетками не удержать. Пробираясь на коленях по полу, уже осмотрел кучу всяких лекарств и ничего не нашел. Раскидываю все по сторонам, устраиваю еще больший беспорядок и уже в полном бессилии падаю лицом на пол. Меня трясет, пот стекает с головы на лицо, попадая в глаза, меня то пробирает озноб, то накрывает жаром.

Лежу без движения и понимаю, насколько не в силах все это выдержать, ведь мне все хуже и хуже, и опять начинает тошнить, а все конечности словно положили под каток, жуткое давление, парализующее тело. Но эмоционально такое не выразить, оно сводит все сознание в жуткую безмолвную скрученную в клубок боль, и ничего с этим не поделать, мозг просто сдается. Неподвижным взглядом увидел под шкафчиком на колесах небольшой пистолет для ввода капсул с одной внутри. Я не чувствовал движения руки по полу, но это было, она тянулась к нему. Взяв капсулу, сел на колени – даже не заметил, как сделал это, – и, держа в грязных ладонях пистолет с капсулой, прочел надпись: «пронокс». Смутно припоминаю, это как сильное успокаивающее. Приставив его к правой руке, сделал инъекцию, прямо сквозь куртку. От прилива адреналина машинально поднимаюсь и чувствую себя намного лучше, но сразу же резко теряю силы и падаю. Я в полном недоумении: ведь оно должно было помочь мне. Стараюсь подняться, двигаться, но стоит прикрыть глаза – чувствую себя ватным и становится так легко, а только открываю – боль возвращается. Остается только поддаться ведомому состоянию комфорта, забиться в угол – и будь что будет. Так я и поступил, залез в медицинский шкаф перед собой, из последних сил вытащил все полки с содержимым, подтянул ноги, съежился в калачик и закрыл дверцу.

Сколько я тут проспал? Совсем потеряв чувство времени, я естественным образом позволяю образоваться в голове страшным мыслям и идеям, высверливающим в мой разум предположение отсутствия всего того ужаса, но, как и полагает, казавшееся страшным предположение, лучше бы оказалось явью, ведь память не позволяет забыть, а лишь напоминает о достоверности тех событий. Но выбрался ли я? Легко представить, насколько обманчиво желание спастись, оставляя тебя все в тех же декорациях ужаса, создавая картину безопасности для бегства ради выживания, терявшего сразу же смысл. Нет, я не должен был позволить себе даже предположить подобный сценарий, при котором я все еще там, все еще взаперти, и лишь верю в спасение из невидимого капкана, и я не позволяю, четко прокручивая в голове все действия, с несколько пугающей трезвостью.

В этой темноте не видно ничего, ноги и руки значительно занемели, и стоило ими подвигать, так невыносимо захотелось выпрямиться. Но, как ни смотри, даже когда найдешь выход и логические причины вылезти отсюда, в голову так и лезут сомнения, начиная от того, что меня смогут тут найти спасатели или кто-то из выживших, заканчивая тем, что все равно долго я здесь не просижу, а смерть везде одинакова. Поэтому я просто сделал это, стараясь не думать, а следовать инстинкту самосохранения. Открываю дверцу, в глаза ударил свет, и, оставив узкую щелку, дабы привыкнуть к проникшему свету, через нее я стал осматривать все, что снаружи, – и, похоже, это комната лазарета. Я все забыл, каждая секунда наблюдений заставляет вспоминать, возвращает эмоции к тем или иным местам и событиям приведших меня в эту точку. И вот, когда я собрался вылезти наружу, с левой стороны медленно вышла собакоподобная тварь. Медленно передвигаясь от истощения, следуя инстинктам, она ищет пищу, обнюхивая все подряд, и не трудно понять, что рано или поздно я буду найден. А пистолет лежит в центре помещения, там, где я принял лекарство.

Тварь уже облазила половину помещения, видимо, эта мутация прибила обоняние, раз она так долго и лениво двигается и не может обнаружить меня, четко вынюхивая буквально все. Надо как-то достать пистолет – он там, прямо посреди света от потолочной лампы, в двух метрах от меня и цели. Это рискованно, хотя и есть надежда, что пес уйдет раньше, чем найдет меня. Но если этого не будет, то пристрелить его времени не хватит. Плохо, очень плохо, он уже у правой двери, а она закрыта, значит зверь сразу перейдет ко мне. Сейчас или никогда – пес уже у двери справа. Я выравниваю дыхание, просчитываю каждое движение, но неожиданно он уходит. Просто разворачивается и уходит, и не будь псина в таком полуживом состоянии, то наверняка побежала бы, вместо ковыляния.

Просидел еще минут десять для подстраховки и начал выбираться. Медленно открыл дверцу, поднявшись, немного размялся, мышцы хоть на чуть-чуть, но все же перестали болеть. Подобрал пистолет. Мельком осмотрелся, везде палаты и столы для операций – вокруг никого. Стоя в центре лазарета, прямо под светом самой яркой здесь лампы, стараюсь хоть как-то понять, что же все-таки произошло в том месте, откуда я сбежал и которое я не могу понять здраво, ибо нет ни единой догадки или вразумительной теории. Но разве я должен был выжить? Ведь если следовать системе, что действовала там, – убиваешь и занимаешь место, – получается, я знал заранее и слышал сам себя. От всех размышлений раскалывается голова. Перебинтовав раненное плечо, уже переставшее даже ныть с момента укуса собаки, накинул обратно потрепанную куртку и наконец осознал, отчего такая сосредоточенность и наплыв сил после того ужаса. Это лекарство – чудо, оно словно допинг, который более чем необходим мне здесь и сейчас для выживания в замкнутых просторах.

Передо мной та запертая дверь, спугнувшая своим видом умирающее животное, справа склад и место моей ночевки, слева палаты с койками, сзади коридор. Снова все осмотрел, следуя привычке. «Какие же несчастные люди. Они считают глупостью все хорошее, что есть, и противятся этому. Помогите им понять добро или избавьте от мучений зла, лишив их ужасной жизни». Подпись «Сара». Это было прямо над койками, и сейчас, ни что иное, как раздражения я не чувствую.