Марианна Алферова - Третье поколение

Кошмар сделал отчаянный шаг, поставил все на один пуск, и теперь ждал, чем завершится полет. Взрыва на пусковом столе не произошло – его авантюрный шаттл оторвался от тягостной тверди привычного, преодолел гравитацию безумных запретов. Теперь в ближайшие часы стоит ожидать максимальной гидродинамической нагрузки – безопасники постараются либо убить мятежника, либо умять и вернуть в промку во что бы то ни стало. Страты – основа социальной структуры корабля. Переход с одной палубы на другую запрещен, к этому приучают с детства, это вплавляют в мозг, вытравливая желание что-то изменить в существующем миропорядке.

Много лет назад, в ночь, когда погибли его родители, они с Надей смотрели на настоящее звездное небо с балкона палубы H .

Малыш Гор стоял недвижно, вцепившись в Надину руку, такую сильную в перчатке скафа.

Он слышал ее голос в переговорном устройстве, слова звучали как заклинание.

– Запомни, Гор, запомни: стены мы возводим вокруг себя сами. Или нам помогают их возвести. Нет никакой причины всю жизнь провести на промпалубе, нет причины жить в крошечных боксах-каютах и смотреть на мир только сквозь призраки голограмм. Просто кому-то выгодно, чтобы мы были такими – боязливыми, ограниченными, заранее обреченными стать трудягами, не видеть для себя иных путей, кроме одного. Нами манипулируют совет палубы и префект, ими – высшие палубы и Мостик. Всеми – Командор, и так без конца. Никто не имеет права запретить тебе выбрать дорогу. Чтобы отправлять корабли в космос, нет нужды всю жизнь терпеть тесноту космического бокса. А теперь отпусти руку, будь собой.

И он разжал пальцы. Стоял, разведя руки в стороны, балансировал над бездной. Кружилась голова, и волна сладкого ужаса уносила его все дальше и дальше – в неведомые фантазии, где он, Адриан Гор, видел себя сидящим в Большом Совете Виктория-сити. Глаза слепило от золота, пурпура, ярких огней, а женщина на возвышении, похожая на Надю, говорила, вращая перед собой модель невиданного прежде корабля.

В следующий миг он обхватил Надю руками, прижался шлемом к ее скафу и зашептал в переговорник:

– Давай убежим из промки, давай убежим!

– Убежим, скоро. Но еще рано. Будет время, обещаю.

– Не оставляй меня, Надя.

– Не оставлю.

Надя все время рассказывала ему про удивительные вещи: про ученых древности, про великие открытия, про поразительного Леонардо да Винчи, который был одновременно художником и ученым, архитектором и медиком, музыкантом и устроителем празднеств. Анатомические рисунки и чертежи он создавал как произведения искусства. А еще он мечтал летать как птица, а не сидеть в утробе огромного ковчега.

Надя доводилась Адриану теткой по матери. Гор почти не помнил родителей – реальные воспоминания ему очень скоро заменил набор голограмм. Отец с матерью работали в ремонтном блоке палубы и сгорели заживо во время очередной мелкой аварии. Зато в память навсегда врезалось, как склоняется над ним сухое, напоминающее ящерицу существо с черном комбезе, произнося одно-единственное слово: «сирота».

Иногда ему это снилось.

«Сирота», раз за разом шепчут бесцветные губы существа из первого поколения. Гор пугается немигающих черных глаз без ресниц, тонких губ, серой истонченной кожи. Отшатывается, забивается в угол, прижимается к Наде. Слово «сирота» ему ни о чем не говорит. Он потерял то, чего у него никогда не было, у него всегда была только Надя – круглолицая, веселая, с черными, завязанными на макушке в дерзкий хвост волосами. Гору тогда было пять с половиной лет.

Они жили в боксе-каюте вдвоем. Стойка с кроватями (Надя спала на верхней, забираясь на нее ловким броском тела), Гор – на нижней. В стене у каждого имелся маленький шкафчик для личных вещей – белья, запасного планшета, который иногда именовали тушкой, нескольких коробок с какими-нибудь вкусняшками. Еще был один общий шкаф – такой большой, что в нем могла спрятаться Надя, а не только малыш Адриан. Там хранились одежда, старая три-дэшка без картриджа, коробка с лекарствами. За матовой загородкой – туалет и душевая кабинка. Это их мир, их пространство, их территория, где можно укрыться. Каюта, в которой матовый иллюминатор на двери в коридор создавал иллюзию окна. Переборки, клочок палубы, дверь. Дверь открывалась в узкий коридор – напротив такие же боксы-каюты, оттуда поутру выползали дети и взрослые. Первые – бежали в школьный блок, вторые – в рабочий. По вечерам двери в коридор держали открытыми – крошечные боксы были слишком тесны, так что коридор служил своего рода общей гостиной, здесь болтали, смотрели голограммы, обсуждали новости, кокетничали, назначали свидания, ссорились, сплетничали.

– Почему у нас нет окна? – спрашивал Гор Надю.

– Окно есть.

– В коридор! А нужно окно со звездами.

– Такие окна опасны.

– Нам нужно окно в нашем боксе, – требовательно заявлял Гор. – Окно, мне нужно окно со звездами!

– У нас будет окно. Но не здесь, – обещала Надя. – На планете, когда мы до нее долетим.

– А Пирс говорит, что никакой планеты нет.

– Кто такой Пирс, чтобы утверждать такое?

На следующую ночь после того, как пришло известие о гибели родителей, Надя разбудила Гора и сказала одной слово: «пойдем».

И он пошел за нею – сначала узкими извивами коридоров, потом через какой-то технический выход они выбрались во внешний круг – лимб палубы, окруженный складскими блоками. Здесь они облачились в скафы и загрузились в шлюз. Насосы стали откачивать воздух, и Гор, завороженный, смотрел, как движутся стрелки манометров к красной черте. Наконец в шлюзе настал вакуум, двери открылись, и они ступили на балкон.

– Тебе страшно? – спросила Надя.

– Нет.

– Обитатели промки боятся внешнего мира не потому что он страшен, а потому, что им этот страх внушили. Но если ты начнешь говорить, что готов переступить порог, что тебе не страшно, тебя начнут пугать сильнее, чтобы ты испугался, как и все прочие.

– Зачем? – спросил Гор.

– Потому что так им проще.

– Кому – «им»? Училке в школе?

– И ей тоже.

– Тогда что делать?

– Не поддаваться страху. Человек, опутанный страхами, может существовать только так, как ему прикажут. Оплетенный мнимыми страхами, он готовится к настоящему ужасу – жизни без планеты, начать и закончить жизнь без цели в полете, который не он выбирал.

Воспоминание было столь ярким, что Адриан протянул руку, чтобы коснуться Нади, и понял, что рядом с ним никого нет. Он стоял на фальшивой лоджии чужой каюты и смотрел на фальшивую столицу планеты, до которой они не могли добраться.

Как это ни печально, Надя его обманула. Однажды вечером она не пришла в их бокс из рабочего сектора, и никто ее больше не видел. Это случилось во время первого рейда наблюдателей. А Кошмар пустился в свои путешествия с палубы на палубу, уже ничем не сдерживаемый, но втайне надеясь Надю отыскать. Он так и не нашел даже ее следов. Скорее всего, она сгинула в утилизаторе. Он догадывался, что с нею случилось прежде, чем она умерла, но запрещал себе об этом думать. Теперь он знал, что люди, которые над нею измывались, а потом ее убили, давно мертвы. Но это не приносило облегчения. Одному человеку он так и не отомстил – прежнему префекту эйчной палубы, который отдал их страту на разграбление. Избитый и униженный, префект был спасен прибывшими сверху безопасниками и укрыт где-то внизу, на безличной палубе K , где сгинул безвозвратно. Перед Надей Гор испытывал вечное чувство вины – не защитил, не сумел. Он был ребенком, но мог призвать других, должен был призвать. Как потом, полтора года спустя, начал бунт. Все восемнадцать месяцев он еще лелеял надежду, что она жива. Потом понял, что обманывает себя – не с ее характером терпеть надругательства полтора года. Наверняка она погибла почти сразу после похищения. И он уже никогда не узнает, как и где.