Илья Рясной - Госпитальер и Призраки Льда

Трамвай был сцеплен из двух угловатых, облупившихся желтых вагонов с легкомысленными ярко-зелеными крышами. Колеса нещадно лязгали на стыках рельс.

Никита Сомов развернул свежую, пахнущую типографской краской газету «Петербургские ведомости» и попытался углубиться в чтение.

«Новости культуры. Лучший тенор современности Марчелло Никифоров сегодня вечером даст свой первый концерт в «Мариинке».

Сомов сделал отметку в памяти. Быстро пробежал глазами остальные новости. Но сосредоточиться ему никак не удавалось. Настроение было какое-то радужно-рассеянное. И немножко тревожное. Такое настроение бывает, когда в твоей жизни неслышно, по-кошачьи, подкрадываются перемены.

Трамвай вырулил на Литейный, застыл на остановке. Двери раздвинулись с натужным пневматическим шипением.

– У вас свободно? – вежливо приподнял котелок сухощавый бледный человек средних лет со свисающими пышными усами.

– Да, пожалуйста, – кивнул Сомов, мельком глянув на человека и не найдя в нем ничего необычного.

Никита сложил вчетверо газету и принялся лениво рассматривать проплывающие за окном под стук трамвайных колес фасады домов с затейливой лепниной, мускулистыми атлантами, не дававшими рухнуть на землю ажурным балконам.

Трамвай набрал скорость, обогнал пролетку и нелепый, со спицами и клаксоном автомобиль, на заднем сидении которого, гордо выпрямившись, восседала красивая дама в красном платье, ее белый шарф развевался под порывами ветра.

– Недурственный сегодня день, – подал голос господин с усами.

– Несомненно, – рассеянно кивнул Сомов. – Только дождь и слякотно.

– А ведь это день перемен, – вдруг как-то глухо, жестянно, принужденно произнес усатый. – День, когда пришла пора принимать решения.

Сомов застыл, пораженный тем, насколько четко слова незнакомца отражали его собственное состояние.

– Да, да, Никита Федорович. Только вы можете… Только вы… – голос незнакомца заскрипел и сбился, как сбивается граммофонная игла на пластинке.

Что-то было в этом разговоре донельзя противоестественное. Такого разговора не могло быть в дребезжащем желтом трамвае с зеленой крышей, под жестяной перестук колес и урчание пневматики дверей.

Сомов взглянул на незнакомца и ощутил, как внутри все леденеет, а сердце сжимает каменная рука. На лбу выступил холодный пот.

Незнакомец пялился в него глазами без зрачков. Чужие, нечеловеческие глаза были покрыты зеленоватой мерцающей пленкой.

Соседи по трамваю, озабоченные своими проблемами, не обращали никакого внимания на мирно и негромко беседующих двух людей. Видимо, остальные пассажиры были достаточно толстокожими и не ощущали, что рядом с ними только что материализовался сумрачный, чуждый этому слякотному дню привычному старому городу кошмар.

– Вам дурно? – сипло и осторожно, будто боясь, что громкий голос обрушит неустойчивое равновесие этого мира, прошептал Сомов.

– Ты должен… Синяя Долина. Больше никто… Иначе… Смерть… Холод… Гибель… Лед… Лед… Лед…

Незнакомец замер. Тут Сомов понял, что этот человек не дышит, и провел рукой перед его носом. Коснулся руки – она была твердая и холодная. Это был не человек. Это была статуя.

Сомов схватил незнакомца за плечо. Кошмар отступил. В Никите проснулся и вступил в свои права врач. Это профессиональный рефлекс – пусть все рушится вокруг, но в пылающем мире всегда останутся две неизменные значимые величины – врач и больной, которому необходима помощь, которого надо спасать. Рука потянулась к карману, где был похожий на старинный портсигар тревожный медкомплект…

И тут незнакомец глубоко и судорожно вздохнул, всхрапнул, как лошадь. Наконец, окружающие воззрились удивленно на них, запоздало осознав, что в размеренное течение событий грубо втиснулся непорядок.

Усатый незнакомец обхватил рукой горло, закашлялся судорожно. И поднял на Сомова глаза. Нормальные испуганные глаза с нормальными карими, только расширенными зрачками.

– Что? – просипел он. – Что случилось?

– Вам стало плохо, – ответил Сомов.

– Мне, – усатый незнакомец резко встряхнул головой. – Плохо… Плохо.

Он опять закашлялся. Поднялся и побрел к дверям, покачиваясь, как пьяный, и опираясь о спинки сидений. Двери распахнулись.

Сомов понимал, что должен вскочить, ринуться за этим человеком, решительно потребовать объяснений. Но он сидел, не двигаясь, будто примерз к неудобному сидению. Ведь в глубине души он осознавал, что это бесполезно. Ничем этот человек ему не поможет…

Не в силах сбросить оцепенение, Никита продолжал сидеть, отстраненно осознавая, что давно проехал свою остановку. Он знал, что стоит ему только встать, как разобьется хрупкий кокон, ограждающий его от перемен, и он останется один на один с новыми реалиями. Сегодня что-то еще будет. Сердце щемило…

***

Гроссмейстер тайных отношений Абрахам Кунц расплылся в широком бесформенном кресле, похожем на пенящийся расплавленный каучук. Кресло все время меняло цвет, массировало бесформенную полуторацентнеровую груду мяса и комарино попискивало, подавая какие-то непонятные сигналы.

Господин Ким, сцепив руки за спиной, стоял в центре круглого гулкого зала, на потолке которого бил фонтан, и две струи воды под действием гравитационных концентраторов ткали замысловатые узоры. Кроме кресла в зале не было никаких предметов интерьера. Но гость не обольщался. Он знал, что каждое его движение, каждый вздох контролируют хитроумные приборы.

– Вы не представляете, господин Ким, как я рад, наконец, видеть вас воочино, – развел Кунц руками с маленькими, казавшимися детскими по сравнению с его массивным жирным телом ладонями. Он сделал формальную попытку приподняться.

– Моя радость не уступает вашей, – поклонился Ким, приложив руку к груди.

– Поверьте, господин Ким, меня бодрит сама мысль о том, что наша небольшая, но важная проблема, наконец будет разрешена к взаимному удовлетворению.

– Меня она бодрит не меньше.

– Присаживайтесь, – Гроссмейстер сделал жест, и из пола выросло кресло – правда, раза в два меньше того, в котором сидел хозяин, но господин Ким уступал Гроссмейстеру по объемам в те же два раза.

«Интересно, зачем Гроссмейстеру носить на себе столько уродливого жира? – думал господин Ким. – И эта безобразная розовая бородавка на носу, заплывшие жиром, трясущиеся щеки, нездоровый багрово-коричневый румянец, извилистая морщина, глубоко прорезающая лоб, карниз надбровных дуг над маленькими веселыми кабаньими глазками. Медикопласт за два сеанса привел бы его фигуру и лицо в порядок… Впрочем, понятно. Гроссмейстер тайных отношений не может быть стандартной скучной личностью, сошедшей с конвейера пластохирургов. Его вид должен шокировать, пусть даже и уродством. Уродство даже лучше – оно подчеркивает, что он является членом одного из самых одиозных и закрытых кланов Галактики Человечества, центром пересечения тайных недобрых сил, многие из которых достойны ночных липких кошмаров».