Галина Романова - Надежда

Ну вот, взял и все испортил! Сказал бы, что она красивая, умная или что-нибудь в этом роде… Дескать, фирменный товар, качество гарантировано… Только в чем? Что у нее, землянки, есть такое, что выгодно отличает ее от остальных женщин? С той же Вангеи или Миссанреи, например? Или с Гудзона.

Кстати…

– А как там на Гудзоне… ну… с женщинами?

Рой скривился, и лишь по изменившейся интонации она поняла, что ее спутник силится подавить смех:

– Никак. Это не твоя проблема. Ешь.

Пюре, несмотря на кислотный цвет, оказалось вкусным, а вот мясо явно синтетическим. То есть, мясного в нем было только название. А так ясно, что соя даже рядом не лежала с контейнером, где синтезировали этот «бифштекс из нежного кролика».

Тем не менее, Надежда мужественно одолела то и другое, понимая, что ничего другого ей предложить все равно не смогут. И, запивая вставшую колом в горле «бифштексятину», рискнула снова задать вопрос:

– А эта… Миссанрея… она…

– Там матриархат. По их законам женщина все вопросы решает сама. Даже – стоит ли ей выглядеть, как женщине или нет. Тем, что не протестуешь, ты оскорбляешь чувства миссанрейки.

– А… ты?

Рой никак не объяснил, как ей стоило обращаться к своему временному владельцу – по имени, или есть какой-то титул. Хорошо еще, что ей на помощь пришел транслятор. Она сказала «ты», а приборчик выдал нужное слово. Но все равно, спрашивая. Надежда боялась совершить ошибку.

– Я? – он опять прислушался к звукам снаружи. – Меня по их законам надо кастрировать и пожизненно приговорить к каторжным работам. Где-нибудь в детском саду. У меня был знакомый миссанреец. Сбежал от своей жены. Когда она его нашла, попытался покончить с собой.

– От страха?

Рой кивнул.

– Понятно, – Надежда даже посочувствовала незнакомому мужику. Надо же! Бывает и такое. Она покосилась на своего спутника. Если не считать того, как напряженно он чего-то ждал, видно было, что мужчина спокоен и даже доволен жизнью. Такого вряд ли представишь выполняющим прихоти избалованной миссанрейки.

Кстати…

– Я…хотела узнать…

Он выразительно шевельнул бровями, и Надежда смешалась.

– Я задаю слишком много вопросов, да? Мне замолчать?

– Нет. Все нормально. Я уже был женат. Сиди здесь!

Нажал на какую-то кнопку на своем браслете и выскользнул за дверь, оставив Надежду размышлять над его последними словами.

Остаток полета прошел тихо и скучно. Надежда маялась в четырех стенах – Рой лишь иногда ненадолго «выгуливал» ее по нижней палубе. Между прогулками мужчина либо сидел в каюте, глядя на экран местного аналога телевизора, либо бродил по кораблю в одиночестве. При этом женщина чувствовала себя просто собачкой, которую заперли в квартире и бросили на весь день. Соскучившись смотреть телевизор – заняться было больше решительно нечем! – она доходила до того, что радовалась возвращению Роя и еле сдерживалась, чтобы при встрече не кинуться ему на шею. Останавливала ее лишь двусмысленность ее положения – кому и зачем ее везут? Если Рой – лишь сопровождающее лицо, и потом просто сдаст ее с рук на руки настоящему хозяину, не имеет смысла привязываться. А если нет? Если он купил женщину чисто для себя, то все становится еще интереснее. На Гудзоне что, настолько все плохо с противоположным полом, что приходится отправляться за женами аж на другой конец Галактики? И что за практика покупки спутника жизни? Она пробовала задавать эти вопросы, но Рой почему-то отмалчивался или коротко бросал: «Сама увидишь!»

По счастью, полет длился недолго. Всего шесть суток Надежда провела взаперти. На седьмой день Рой опять куда-то сходил, но вернулся удивительно быстро – женщина не успела даже решить, так ли ей охота опять включать телевизор. Остановился в дверях, коротко бросил:

– Готовься. Вечером прилетаем.

Они опять уселись в знакомые кресла челнока. Только сейчас их было всего пятеро – Рой с Надеждой, майор Гравер и еще двое мужчин в форме. Эти двое так пристально пялились на женщину, что она невольно попыталась спрятаться за своего спутника. Они не просто раздевали, они мысленно прямо-таки облапали ее взглядами. А майор Гравер еще и подмигивал, мол, оцени красавцев! Только Рой оставался холоден и невозмутим, как памятник самому себе.

– Эй ты! – военные приняли его сдержанность за робость. – Где такую взял? Не слишком ли много для тебя одного?

– Нет, – коротко бросил Рой, избегая их взглядов.

– Ишь, ты! Сильный, да? Думаешь, справишься?

– Да.

– Ого! – военные переглянулись. – Вот это да! А если мы проверить решим?

«Они его провоцируют», – сообразила Надежда. Ей стало жутко. Двое на одного… может быть, даже трое – вон майор молчит, не вмешивается. То ли одобряет действия этой парочки, то ли колеблется, чью сторону принять.

Женщина задумалась. Ей хотелось вмешаться – не робот же она, в конце концов! – но ее останавливало плохое знание языка и собственный статус. Вдруг на Гудзоне рабыням нельзя вообще разговаривать со свободными? Надо было выяснить заранее. А теперь…

– Гордый, – тем временем констатировал один из военных. – Разговаривать не хочет.

– Или все слова, которые он знал, уже закончились! – со смехом предположил второй.

Майор Гравер при этом замечании как-то странно улыбнулся. И это решило дело. Пассажирский челнок, отстыковавшись от борта лайнера, уходил в атмосферу планеты. До приземления оставалось еще часа два, и не было сомнений, что, если не изменить соотношение сил, сразу после того, как покинут челнок, военные бросятся выяснять отношения.

Надежда развернулась, уставившись на военных. Это не осталось незамеченным.

– Что, нравимся? – подмигнул один из военных, развязный, с красновато-оранжевой кожей и крупным острым носом.

– Нет, – отрезала женщина и, покопавшись в памяти, выдала: – Я не люблю маленьких детей.

– А, – военный подавился воздухом. – Чего?

– Что слышал, мальчик. Тебе двадцать лет-то хоть есть?

– Мне двадцать три! А ты…

– А ты сначала подрасти, а потом уже угрожай.

Жесткие пальцы стиснули ее запястье с такой силой, что Надежда вскрикнула. С такой хваткой Рою никакие сторожевые браслеты не нужны. Разок нажал посильнее – и ты уже наполовину инвалид. Намек, впрочем, она поняла и замолчала. Но послала парням через плечо презрительный взгляд – мол, связываться с вами, сосунки, неохота. У нее на заводе такие тоже попадались. Чаще всего эта молодежь, столкнувшись с первыми же трудностями, пасовала и бежала увольняться.

Окончание полета она встретила со смешанным чувством тревоги и облегчения. Пока добирались до Гудзона, она была чем-то вроде живого груза, который надо было доставить по назначению. Сейчас ей предстоит встреча со своим настоящим хозяином, столкновение с реальностью, начало новой жизни…