Елена Долгова - Центурион

Порт-Калинус замкнулся в яростном неприятии свершившегося – повстанцев северо-востока не признавали воюющей стороной, проскрипционные списки пополнялись, росли награды, обещанные за выдачу лидеров мятежа, вечно занятый Стриж перестал отслеживать рост собственных котировок. Лето пришло вместе с войной – шаткий мир взорвался волной насилия. Первый раз за все время “гражданских беспорядков” в ход пошла авиация, горели заречные деревни, Таджо заволокло рыжим дымом подожженного пластика. Центурии повстанцев сражались с отчаянием обреченных. Ментальные наводки, усиленные ретрансляторами, валили вертолеты конфедератов, преодолевая защиту – у персонала сдавала психика. Всем потенциально боеспособным, но лишенным псионического таланта, по приказу Ральфа без сантиментов раздали обычное оружие.

Бои продолжались всего три месяца и кончились ничем – Конфедерация откатилась от границ фермерской Вандеи. Для конфедератов ничья означала поражение – престиж немедленно упал до самой нижней отметки. В западных секторах необходимость в чрезвычайном положении отпала, после восстановления обычной судебной процедуры обнаружили, что немалой части арестованных псиоников в качестве обвинения нечего предъявить. Затюканные правозащитные общества робко возмутились. Фантом нажал на обычные информационные рычаги, но они ходили чрезвычайно туго, “подзаржавев” в крови проскрипций. Выжившие сенаторы-сенсы мечтали вернуться на красного дерева скамьи. За ними не значилось вины, кроме пресловутого пси-теста, а раз так – нашлись и сочувствующие. Как следствие, Сенат сотрясали скандалы, ненависть и растерянность витали под сводами Калинус-Холла, верхи удержались лишь благодаря непререкаемому авторитету Барта, который так и не снял траура.

Наступила пауза событий. Факт отделения северо-востока замалчивали как непристойную болезнь сына-подростка. Уцелевшие в гражданской мясорубке псионики нелегально потянулись в мятежный сектор. Случалось, их ловили на границе, чрезвычайное положение там все еще действовало – пойманных зачастую расстреливали на месте, трупы жгли, словно дело касалось зачумленных. Более везучие беглецы прорывались, чтобы пополнить центурии повстанцев.

В пределах пока безымянных северо-восточных территорий бродили разные настроения. Затяжная война с Каленусией прельщала отнюдь не всех. Мир с метрополией требовал обозначить новые реалии.

По этому поводу между Ральфом и Стрижом состоялся небезынтересный диалог. Немного смирившийся со своим состоянием псионик постучал бесполезной тростью о стол:

– Алекс, нам надо определиться со статусом.

Покрытый серым налетом усталости Стриж легко согласился. Сказано – сделано, религиозные общины сектора выставили своих представителей. Уполномоченные заседали в самом большом здании местечка Арбел, стены провинциального храма Разума едва вместили всех.

Собрание представляло собой странное, но яркое зрелище: луддиты и сенсы – беженцы с запада, чьим основным занятием стала война, соседствовали с коренными жителями заречья; первые почти поголовно носили потрепанный камуфляж, вторые еще сохранили характерный облик каленусийских фермеров. Лица псиоников чуть заметно выделялись в толпе – легким сиянием ауры с точки зрения себе подобных и отпечатком длительной усталости – для всех остальных.

Ральфа доставили в кресле. Стриж сел рядом, лицом к собранию, нулевик не чувствовал осторожных ментальных прикосновений – он видел только глаза людей. Прекрасные, яркие, горящие надеждой глаза женщин, искристые взгляды псиоников, пристальный прищур солдат.

Дезет повернулся к Ральфу:

– Начинай, пора.

Тот улыбнулся, косо вздернув левый угол рта и сказал шепотом:

– Нет, это на две трети твое дело, Алекс. Я, калека, ты здоров, не стану перебегать дорогу приятелю. Удачи.

Стриж встал, шум собрания накатывал рокотом ветра и прибоя. Он помедлил, мысленно навсегда оставляя позади кипящую под ударами излучателей воду и настороженный лес на берегу Рубиконы, скалы и туман Лимба, пепел навсегда покинутого Туле, спаленного мальчишку, грязь и отчаяние отступления, узкий холмик на могиле Иеремии и трагический профиль матери Наан, мертвых друзей и ушедших врагов.

Стриж выждал мгновение, воспоминания уходили, тускнея. Он отпустил их с миром, а потом шагнул навстречу неизвестности:

– Свободные граждане нового государства…

…А говорили тогда много – все, как полагается в подобных случаях; ораторы оставались искренни, не соизмеряя дальних последствий собственных речей. После первого часа дебатов имя первого консула новорожденного государства уже не вызывало сомнений.

Дезет принял первые поздравления двусмысленно улыбавшегося Ральфа Валентиана.

* * *

Низкое приземистое здание бывшей сельской школы слишком мало походило на правительственную резиденцию – длинный коридор с дощатым полом, ряды деревянных дверей, низкий потолок едва ли не ложился на макушку. У двустворчатой двери Белочку остановила охрана. Высокий незнакомый парень загородил проход:

– Сдайте оружие. Я спрошу, примет ли вас консул.

У Джу Симониан не было армейского излучателя, она равнодушно отдала парню пистолет. Через минуту охранник вернулся, его широкое отчужденное лицо приняло чуть более добродушное выражение.

– Заходите, консул ждет.

Белочка переступила порог, ширма перегораживала и без того небольшую комнату пополам, Стриж устроился в “деловой” половине, стол загромождала кипа бумаг, в углу приткнулся сломанный сайбер.

– Здравствуйте, Джу. Рад видеть вас без меры. Не хотите взглянуть? – я откопал интересные материалы о сострадалистах…

Белочка устроилась с другой стороны несуразного стола, мутное стекло окна снаружи испещрили засохшие потеки, неподалеку от ее локтя устроился уником полевого образца. Джу подобрала его и отставила подальше – вдруг разобьется?

– Я пришла не за тем.

– Да хоть зачем, я все равно рад.

Джу придирчиво присмотрелась к профилю Стрижа – в облике новоявленного правителя восточной Консулярии ей не понравилось что-то трудноопределимое, то ли мастер консул немного потолстел, то ли попросту зазнался.

– Мне нужно поговорить с вами…

– Я слушаю, Джу.

Стриж оставался спокоен – ясное лицо, чистые руки с аккуратными ногтями, неподвижно сложенные на краю стола. Белочка вздохнула и сказала, словно бросаясь в холодную воду:

– Алекс, куда вы дели Егеря?

– Ах, вот оно что…

Дезет помрачнел, встал, прошелся от стены к стене, потом снова опустился на стул напротив Белочки.

– Он перестал создавать проблему – этого достаточно.

Джу закусила губу, ногти у Стрижа были в вправду аккуратные – чистые-чистые, без следов копоти, коротко остриженные.