Елена Долгова - Центурион

– Мастер Алекс!

– Что?

– К вам мячик моих мальчишек не залетал?

– Нет, леди Полина.

Толстуха фыркнула:

– Не видь я насквозь вашу образованность, подумала бы – издеваетесь над теткой Полли. Какая из меня леди?

Стриж сокрушенно покачал головой, и ответил, стараясь приглушить озорной огонек в глазах:

– Вы очень большая леди, Полли.

Толстуха взвизгнула от удовольствия, махнула в сторону Дезета рваным полотенцем:

– Хулиган.

Она улыбнулась неожиданно лучезарной, почти прекрасной улыбкой, и оперлась о заскрипевшую ограду могучими, обнаженными до локтей, красными руками прачки:

– Вот я смотрю – вы целыми днями дома, мастер Алекс. Никуда не ходите, с забулдыгами нашими компанию не водите, в пивной штаны не просиживаете, и, кажись, и не работаете нигде. Я все думаю – и на что вы живете? Кабы бы не ваша обходительность, подумала бы – вор или подпильщик.

– Кто?!

– Подпильщик. Который исподтишка устои пречестные Союзу Иллирианскому подпиливает.

Стриж, сломавшись пополам, неистово захохотал.

– Правильно говорить “подпольщик”, Полли!

Женщина насупилась.

– Я и говорю, подпильщик вы.

Дезет, отсмеявшись, покачал головой:

– О нет, проницательнейшая из леди. Все гораздо проще – я бывший военный. Не работаю, потому что нет работы, живу на пенсию отставника.

Полли сморщила толстый нос и не без грации поправила шиш, свернутый на затылке из полуседых волос.

– А все ж мне сомнительно. Знаем мы, вашего брата, солдата. В тихом озере крокодилы водятся…

Пудель сделал полукруг и с суматошным лаем погнал перед собой ополоумевшую белую курицу. Полли сдвинула брови.

– Бесполезная у вас собака, мастер Алекс. Хоть бы шерсть с нее снимали, а то только харч жрет, и никакого проку, пакость одна. Мой брат терьера держал…

Стриж отвернулся от болтливой соседки. “Нет, добрая леди, я не буду держать терьеров. Мне до сих пор снится их лай. Я помню, как, отшвырнув конвоира, вырвался из колонны и побежал через вельд обезумевший человек. Он пробежал всего полсотни метров, потом упал, сбитый с ног, его шею, сгрудившись, рвали спец-терьеры. Парень пытался прикрыть горло руками и тогда собаки отгрызли ему пальцы. Спасибо, добрая Полли, спасибо. Но я лучше буду держать этого несчастного пуделя-метиса.”

– …так почему бы вам не поискать работу, а, мастер Алекс?

– Конечно, леди. Я непременно так сделаю – попозже.

Стриж повернулся и вошел в дом, прерывая разговор. Единственная комната сдавила его стерильно-чистыми, аккуратно выбеленными голыми стенами. Узкая койка у стены, детская кроватка, дощатый стол. Он сел на один из двух стульев, облокотился, подперев голову руками. Оттон Иллирианский честно держал прощальное слово – методичные попытки найти работу до сих пор заканчивались плачевно. Люди отворачивались, одни были подчеркнуто грубы, другие – холодно вежливы, часто за маской равнодушия удавалось разглядеть страх, изредка – любопытство. “Меня занесли в черный список,” – понял Дезет.

Сначала ошеломленный спасением Стриж не мог понять, почему принцепс пощадил его. Осознание пришло в свой черед. “Старик хочет, чтобы я сдался, развалился от и до, приполз к нему на брюхе, взмолился о прощении, благословляя твердую руку хозяина.” По-видимому, ради ожидания такого удовольствия иллирианский правитель поступился удовольствием немедленной физической расправы.

Дезет грустно улыбнулся. “Он спихнул меня на дно, в нищету, и ждет – ждет моего покаяния и нашего торжественного примирения. Я обязан жизнью утонченным садистским комплексам стареющего диктатора.”

Толстой, болтливой тетке Полли не следовало отказывать в наблюдательности – бывший сардар тщательно избегал бесчисленных грязных, веселых и заплеванных таверн предместья. Отчасти из брезгливости, отчасти…

Всякий раз, когда Стриж тайно, в одиночестве прикасался к бутылке дешевого коньяка, он давал себе слово, что этот раз – последний. С начала осени таких последних набралось уже полтора десятка…

“А впереди не дни – годы.” Дезет подошел к двери.

– Нина!

– Я здесь, папа! Я еще погуляю…

– Не выходи за ограду.

“И все-таки мне повезло,” – подумал Стриж. “Займись они вплотную Ниной, я бы сдался… Я бы подписал, сказал и сделал все, что угодно – любую низость.” “Любую?” – съехидничал внутренний голос. – “Не ври. Ради будущего Нины ты обязан сейчас ползать у ног принцепса. В конце концов, старик не хочет от тебя ничего особенного, кроме нежного удовлетворения его больного самолюбия…”

– Не ври мне ты, лукавый голос. Старик измажет меня в собственном дерьме, сделает из меня подстилку, устроит мне мою вторую Ахара. С одной разницей: в прошлый раз я верил, пусть не во благость – в целесообразность кровавой бани. Сейчас больше не верю.

Голос смутился и умолк. Стриж достал початую бутылку коньяка, тщательно отмерил минимальную дозу. Маленький ребристы стаканчик одиноко стоял на голом деревянном столе.

– За здоровье его величия, доктора права, известного гуманиста, принцепса Иллирианского Союза, великого и милосердного ублюдка Оттона! Да ляжет ему земля под ноги колдобинами на долгие годы.

Дезет поднял стакан и выпил порцию залпом – темно-чайная, огненная влага обожгла горло. Сердито затренькал единственный ценный предмет в комнате – недавно купленный на задаток пенсии уником. Стриж нехотя потянулся к прибору.

– Да.

Неопределенного пола голос оператора отдавал металлом и обидой:

– Абонент, почему вы неделю не принимали текстовые сообщения?

– Не понял…

– В вашем стандарт-контракте с компанией сказано, что мы не доставляем вам данные текстового приема, пока вы не запросите их сами. Вы обязались забирать их раз в три дня и исчезли на неделю. И что прикажете делать с избыточной информацией? По правилам автомат уже должен был удалить ее, не знаю, какой технический стих заставляет сайбер-Систему тщательно хранить ваши бросовые сообщения. Я делал профилактику уником-сети и обнаружил эту странность. Мне пришлось вмешаться, взяв управление на себя.

Стриж потер виски.

– Простите, Разума ради. Я понятия не имел, что мне кто-то пишет.

– Всего неделя – и уже нарушения. Вы бывший военный? Льготный клиент… Таким следует быть более аккуратными – мы вас обслуживаем в убыток себе. Стало быть, вы не возражаете против удаления?

– Нет… Впрочем… Постойте! Много там писем?

– Одно.

– Тогда включи передачу, парень. Забираю.

Оператор что-то недовольно пробормотал, отсоединяясь. Экранчик уникома ожил, высветив идентификатор отправителя – длинный, совершенно незнакомый номер. Строчка идентификатора убежала вверх, уступая место дате и тексту сообщения. Дезет ощутил резкий толчок – сердце, затрепыхавшись, уперлось в ребра, он с удивлением смотрел на четкую, жесткую, лаконичную запись недельной давности: