Эдвин Табб - Джонделл

– Что нам потребуется? - спросил Дюмарест.

– Рафт. Товар для торговли. Люди и оружие. Это обойдется недешево.

– Тысячи хватит?

– Нет. Маловато. - Тамболт уже загорелся. - Рафт стоит дорого. Никто ведь не даст его напрокат, поэтому придется покупать. Товары обойдутся в половину этого, оружие - дороже. Кроме того, следует нанять несколько человек, которые тоже заломят цену.

Дюмарест вспомнил о ферме, о том, что он оставил на ней. И о рафте, брошенном на пути в город.

– Нам не нужно покупать рафт - только двигатель, - вслух произнес он. - Можно нанять его на время с пилотом, чтобы только долететь до фермы. А что за товары нужны?

– Мелевганианам? Готовая продукция - реактивные снаряды для пик, кое-что из электроники, буры, инструменты и тому подобное. На это и на двигатель денег хватит, но как быть с людьми?

Дюмарест допил вино.

– Этим я займусь сам.

Собирался дождь. Ломота в костях всегда служила брату Эласу лучшим предсказанием наступления холодов. Тем более что скоро грядет зима с ее снегами, наносимыми с севера, и ледяными, пронизывающими насквозь ветрами. На Аурелле сезоны длятся недолго; не успеешь оглянуться, как знойные летние дни заканчиваются, солнце прячется за облаками, землю сковывает морозом и наступают тяжелые дни. Трудное время, как для монахов, так и для их паствы. Время суровых испытаний для тех, кому некуда обратиться за помощью, кроме как к Церкви.

Эти мысли заставили брата Эласа поежиться; конечно, виновато его разыгравшееся воображение, ведь ночь выдалась теплой, а дождь грозил одной лишь влагой. Однако казна церкви, как всегда, оставалась полупустой, и он слишком хорошо знал, что их всех ждет впереди. Но тут ничего не поделаешь, остается только смириться и принимать грядущие холода - вместе со всем остальным - за неизбежное. Как, например, его обязанности, от которых никуда не деться.

Брат Элас выбрался из хижины и не спеша направился к церкви, расположенной на небольшом клочке бесплодной земли. Маленькая, как и все подобного рода, она представляла собой неуклюжее сооружение из листов непрочного пластика. Внутри находилось сиденье для брата Эласа, священный огонь и место, где прихожанин мог исповедоваться. Навстречу ему вышел брат Карл; на его молодом лице видны были явные следы переутомления. Поклонившись, он сказал:

– Сегодня вечером у нас много дел, брат.

– Разве это плохо?

– Нет, но…

– Ты устал.

– Да, но все же…

– Ты устал, - недовольно повторил старый монах. - А усталый мозг не всегда воспринимает окружающее нужным образом. Тебе необходимо немного поесть и отдохнуть. И, брат мой, не забывай, кто ты есть и для чего здесь находишься.

Небольшой выговор, хотя и не слишком строгий, был необходим. Ведь грех нетерпения сродни гордыне, и ни одному монаху Церкви Всемирного Братства нельзя и на миг забывать, что он слуга, а не господин. Что его долг оказывать помощь, а никак не требовать. Монах всегда должен помнить, что самоотречение - это часть жизни и его обязанности выглядят бесконечными.

Но не просто принять это, особенно когда тело молодо, а душа беспокойна. И тем не менее, брату Карлу - как и всем им - придется свыкнуться с мыслью, что Вселенную не переделать за один день, что даже один покаявшийся, которому он отпустит грехи, успокоит совесть и тем самым внесет в этот мир капельку веры - уже немалое достижение. Только ради этого они живут и трудятся; только ради идеи, которая уже сама по себе может даровать истинное счастье.

«Все, что я ни делаю, делается во славу Господню».

И когда все люди воспримут эту идею, станут жить в соответствии с ней, тогда наступит царство счастья и справедливости.

Брат Карл поклонился, пристыженный:

– Прошу прощения, брат. Мне еще многому нужно учиться.

– Ты уже научился, но время от времени забываешь об этом. А теперь ступай, поешь и поспи. Изможденное тело - плохой советчик, а ты переусердствовал.

Даже слишком, подумал старый монах, когда брат Карл ушел. Это не ново, когда, стремясь достичь всего разом, начинаешь сетовать на медленное продвижение к заветной цели. Все монахи проходят через это, когда, покинув семинарию на планете Надежда, горят нетерпением претворить в жизнь все, чему научились. Однако брат Карл, так же, как и остальные, скоро поймет, что самое сильное их оружие - это терпение. Терпение и служение Богу, а превыше всего - безграничное сострадание.

Брат Элас занял свое место в церкви. Его старые кости едва не заскрипели, когда он опустился на еще не остывшую скамью. Как много времени прошло с тех пор, как он выслушал своего первого исповедующегося? Лет сорок… по меньшей мере, а то и больше. Почти полвека, как он отправился к своему первому месту приписки - работать вместе с другими, более старыми монахами, впитывать все, чему те могли его научить, следовать указанному ими пути. Конечно, сейчас брат Элас мог бы заслуженно возглавлять один из благоустроенных приходов в каком-нибудь из гостеприимных миров, однако что-то гнало его дальше, заставляя начинать все с начала, идти туда, где, по его разумению, в нем нуждались больше всего.

Суровые миры, суровая жизнь, однако он не желал иной.

Стряхнув воспоминания, брат Элас выпрямил спину и, позвонив в колокольчик, пригласил первого из ожидавших исповеди. Им оказался худой мужчина с нездоровым цветом лица и неестественно ярко блестевшими глазами. Преклонив колени перед священным огнем, яркими разноцветными переливами осветившим его лицо, он торопливо забормотал:

– …И я взял то, что не принадлежало мне. Я украл плащ и ботинки, продал их и выручил деньги. Хотел купить еды, но тут попался этот дом. Я подумал, что смогу заработать больше, поэтому начал играть и все проиграл. А когда вернулся, ребенок уже умер. Может, деньги спасли бы его, не знаю… Но я пытался, брат мой. Понимаю, что поступил плохо, но я пытался, и вот теперь…

Терзаемый чувством вины, этот несчастный обратился к единственному утешению, которое знал. - Вглядись в огонь, - проговорил брат Элас. - Пусть свет всепрощения очистит грех с твоей души и успокоит твое сердце. Вглядись в свет.

Переливы цветов вызывали недолгий гипнотический транс. Кающийся должен был пережить воображаемое наказание, а затем прийти в себя, чтобы получить хлеб всепрощения.

Потом пошли и другие, со своими небольшими, зачастую выдуманными грехами, лишь бы получить облатку из концентратов, помогавшую им не умереть с голоду. Брат Элас не возражал; слишком мала была плата за внушаемый светом запрет на убийство. Еще более ничтожна - за возврат грешника в лоно человечества, великого Братства людей, где каждому следует стать опорой ближнему, чтобы никому не пришлось выживать в одиночку.