Дмитрий Володихин - Конкистадор

– Все, Сомов. Добрались.

«Господи, слава Тебе, человеколюбцу…»

Виктор повернул голову и… испугался. Такого не может быть, потому что не может быть никогда. У Терры-2 не было своего средневековья. Всей ее истории – чуть больше века. Откуда взяться рыцарям, замкам, государям, принцессам? Тем не менее, в сотне шагов от него возвышалась настоящая замковая башня – совершенно как в учебных программах о старинной Франции или, скажем, какой-нибудь Англии… Мощная приземистая башня, выложенная из серых тяжелых блоков, с узким бойницами и мощными зубцами наверху. Нельзя сказать, чтобы она вглядела старой развалиной. О, нет. Вполне свежая башня, ни единой трещины, правда, не хватает пары зубцов, да еще спереди у нее, над зияющей пастью ворот, черные подпалины.

«Штурмовали ее что ли?» – Сомов не мог поверить глазам своим…

Точно, штурмовали. Подойдя поближе, он разглядел безобразные раковины, оставшиеся от пуль и оружия потяжелее. Дальше, шагах в двухстах, распластались руины второй башни. Выглядела она так, будто взбалмошный великан рассердился на ее защитников и обрушил сверху сокрушительный удар кулака. Хотя по здравому размышлению, что это могло быть? Самопальная ракета класса «земля-земля», такие сто лет назад не пытался клепать из подручных материалов только ленивый… Или штатная ракета «воздух-земля» с вертолетной подвески. А сам вертолет продали ушлые ребята из гарнизона женевской наблюдательной станции – за какое-нибудь старательское золото; а может быть, продали только ракету безо всякого вертолета, в «голяк»; и здешние «специалисты» использовали ее, положив на самопальный, опять-таки, станок, который местные умельцы приторочили стальной проволокой к чудовищному подобию вездехода… Нет, не рыцарские войны тут велись.

Катенька что-то говорила, но он не слышал.

Словно пелена упала с глаз. Старые башни в дымке зацветающих яблонь… невозможное, немыслимое терранское средневековье… для людей романтического склада. Замок? Нет, наверное. Скорее, дзот. Или укрепрайон.

– …источник. – показала рукой Катенька. – Для них было особенно важно не испытывать нужду в питьевой воде, если замок осадил неприятель.

Ключи размыли в каменной плоти горы настоящий грот. Люди довели их работу до логического завершения. Вот цистерна – темный зал с колоннами. Вот поилка для скотины. Вот… еще какая-то большая лужа, отсюда, наверное, брали воду для хозяйственных нужд. А тут – четыре длинных желоба, обрывающихся на той высоте, где удобно подставить флягу, ведро и рот.

Сомов подошел поближе и протянул руку. Струйка ледяной воды обожгла ему ладонь. Губы дрогнули, встретив каменный холод.

– Чистая, сладкая… – сказал он Катеньке.

Она плеснула себе на лицо, попила, заулыбалась. Сегодня Катенька приоткрывала маленький кусочек ее мира, показывала места, принадлежащие ее душе . Она радовалась всему, что сумело здесь понравиться мужу. Вода – сумела…

Перед ними открылось плато, изрытое ямами, кое-где вспучившееся невысокими холмами, засеянное беловатыми костями горы. Трава робко вылезала из-под камней. Деревья не смели распрямиться в полный рост. Полуразрушенные домики стояли тут и там. Кажется, тут была улица. А там – площадь. Между развалинами гулял сырой, пронизывающий ветер. Зябкий холодок не щадил плоть и добирался до ребер… И ведь полдень же, полдень, но все-таки холодно. Холодно, холодно, холодно и неуютно.

– Они, наверное, часто болели… – предположил Виктор.

– Почему? То есть… почему ты так думаешь?

– Сейчас теплый сезон – и то до костей пробирает. Представь себе, какой тут мороз в сезон туманов… Вершина горы.

– Мечта многих философов – жить на вершине горы.

Сомов поцеловал жену в шею.

– Да я же не спорю с тобой, Катенька… Просто мечтали-то многие… а вот хотя бы два года на самом деле провести тут и не схватить воспаление легких, это, скажу тебе, то ли подвиг, то ли сумасшедший дом. Говорят, психи реже болеют.

Катенька хмыкнула.

Она показала ему развалины храма. Жилой дом, стены которого украшали настоящие фрески. Давильню для ягод, – из их сока потом делали вино. Дворец правителя с каменной резьбой на полуобвалившемся фасаде. И Сомов понял: нет, все-таки было тут средневековье. Самое настоящее. И люди въехали в него аж по самую шею.

Тут было красиво. Виктор не сразу понял это, он вообще не большой дока по части эстетики. Но через час хождений по развалинам Сомов почувстствовал, как мрачноватая красота этого места стучится в его сердце. С отвесных обрывов открывались цветущие ковры степей, зеленые холмы, блесткая вязь речушек и ручьев. Рябило зеркальное лицо большого озера. Едва заметные тропка уводила к монастырю, полностью – от погреба до церкви – вырубленному в отвесной скале. Камни и холодный ветер. И серое, низкое небо. И еще, наверное, на камнях бились когда-то нищие костерки, взметывая кверху огненные пальцы… Ветер подпевал им, тянул бесконечную минорную мелодию. Сидя у костров и слушая песню ветра люди могли научиться понимать друг друга без слов.

– Здесь красиво, Катя. Жутко, но красиво.

– Да… – услышал он тихий ответ. Жена обняла его и прижалась виском к плечу.

«Одежда у меня сырая, грязная. Как бы она не испачкалась…» Сомов нашел Катенькину ладонь, переплел пальцы, легонько сжал, и только потом отстранился.

– И красиво, и жутко. Всего понемногу. Как сладкая ягода черного цвета… не помню названия. Растет на Земле, у нас не прижилась… Нет, помню: ежевика. Точно, ежевика.

– А знаешь, Витя, чем кончилась вся эта ежевика? И, главное, когда?

– Сколько они, в принципе, могли продержаться? Ну, тридцать лет… Ну, сорок… Нет, сорок – это вряд ли. У нас тут слишком живые люди, чтобы терпеть под боком таких тихонь.

– И что бы они с этими тихонями сделали? Из чисто спортивного интереса спрашиваю, просто мне хочется знать, как ты смотришь на те времена.

Сомов задумался. Времена… Вот сейчас – времена. Цивилизация. Все серьезно и основательно. А тогда… если вспомнить школьный курс, сделать скидку на протокольную вежливость по отношению к предкам, да еще добавить рассказы отца, деда, дяди… о-о-о! Да банды были, вот и все, мать твою, что здесь было. Горло грызли друг другу. Просто банды делились на оседлые и кочевые. Ну, кроме того, они делились на русских, порто, белорусов, полещуков, латино и прочая, и прочая… Или еще вот на католиков, старокатоликов, православных, униатов и никаких. Никакие не выжили, они все никак не могли понять, наверное, зачем им вообще жить, помимо того, что умирать – страшно. Остальные-то выжили… Но главное, говорят, в самом начале было: кто ты – кочевой или оседлый. В кочевые шел совсем бесшабашный народ, вольница, чума… дядя так и говорил: «чумовые»… то есть бешеные, поразила их зараза буйства и от нее тронулись умишком… По нынешним временам, считай, сплошная уголовщина. Любимая, видно, забава у них имелась: оседлых грабить-резать. А оседлые – трудяги, от них потом все и пошло. Они сначала кочевых боялись, а потом стали собираться кучами и вольницу эту уголовную корчевать… Ну и пересилили. Трудяги всегда пересиливают. Сорок лет назад, говорят, последняя «бригада» кочевых оружие положила и отправилась на каторгу…