Роман Корнеев - Время жизни

– Парень, ты легко отделался.

Сержант заговорил с ним на языке матерей. Как давно он его не слышал. Со вчерашнего вечера.

– Два десятка трещин в костях, три хороших вывиха с разрывом связок, сильно ушиблены внутренние органы, следы глубокого термического ожога в нескольких местах, порезы, жеваные повреждения крупных мышц, два осколка ребер в печени, кровоизлияния, нехорошие затемнения в легких. Повреждений много, но ты, парень, все равно легко отделался. Тебя определенно сумеют привести в чувство. Хуже дела с нейроконтуром и всей системой протезирования, это займет некоторое время, но тоже поправимо.

Миджер едва заметно кивнул, лишь бы сержант уже от него отстал.

– Так что ты не волнуйся, держись. Выжить в этой мясорубке, это надо особое счастье иметь. Не отдавай его просто так.

И отвернулся. Что и было нужно в тот момент Миджеру.

Краем глаза он следил, как бойцы сквада о чем-то друг с другом вполголоса переговариваются, искоса глядя в его сторону и нет-нет да и прикладываясь к плечевым сенсорам – прикосновение, и сразу впрыск дозы скорча в кровь.

Бойцы все еще находились в лихорадке несостоявшегося боя, им еще было дело до погибших у этих треклятых пещер товарищей. Они были похоронной командой, и они сознавали это, заливая досаду и стыд новой и новой волной скорча.

Миджер с удивлением поймал себя на раздражении. Это была первая эмоция, что проснулась в светлеющем стараниями полевой медицины сознании. Его извечный страх не вернулся. И впервые за последние годы Миджер почувствовал, что не хочет скорча.

После всего того казавшегося бесконечным пути из засыпанной взрывом пещеры ему хотелось одного – чтобы его оставили одного. И еще… и еще, какое-то подспудное раздражение терзало его изнутри, пробуждаясь вместе с ним, оно росло откуда-то изнутри, из его памяти, из его…

– Сардж!

Слово получилось невнятным и глухим, как будто ушло в вату. В ржавую техническую вату.

– Ты звал, боец?

Миджер мучительно шевелил во рту языком, растаскивая вязкую слюну по зубам. Шумным глотком горький комок упал в пищевод. Теперь можно говорить.

– Атака… атака состоялась?

Сержант коротко бросил взгляд в пространство – сверялся с хронометром нейроконтура.

– Минус двадцать одна. В полете тряхнет. Не волнуйся, все будет ок. Так, инж?

«Так точно, сардж».

Значит, он все-таки успел. Если это не удар вслепую по максимально достоверным целям. Он до сих пор не уверен, что маяк сработал… проклятие.

Там-та-тара-там-тадам, почему никак не исчезает эта мелодия?

– Сержант, наверху получали мои записи? Или вы нашли меня…

– Я же сказал, не волнуйся, ляг обратно. Сигнал получен, подтверждение от штаба пришло. Я понимаю, что мы не могли тебя так быстро найти. Я же говорю – тебе просто повезло, курсоуказание просто вывело нас точно на тебя, сканеры бы ничего не дали – слишком большая территория. Похоже, вы дрались точно там, куда шли. Отойди вы в сторону километра на три – мы бы не успели тебя забрать. А сигнал твой наверху получен, в точности как и другие, до того. Ты успел, ты сделал свое дело.

Почему он не чувствует долгожданного облегчения? Будто цель его была – в другом, не в треклятом сигнале.

Миджер отвернулся от продолжавшего его увещевать сержанта, прикрыл веки, притворяясь безумно усталым, которому дай только волю – заснуть. Он и правда смертельно устал. Но сон не шел, как не шло успокоение. Чего-то в этом всем ему недоставало. Только чего?

Сквад принялся по расчету проверять закрепление блоков в гнездах, проверили и оборудование вокруг лежанки Миджера. Готовились к грозе. Гроза сегодня будет знатная, подумал он.

Пискнул у изголовья переговорник, едва слышимый через прикрытый фонарь штурмового шлема голос сержанта что-то сосредоточенно забубнил, потом смолк, выслушивая ответ. Начальство в штабе суборбитального флота желало лично, не через текстовый канал, расспросить о ходе операции спасения. Могильщикам сегодня повезло – спасли хоть кого-то. Бесполезного планетника из сил самообороны.

– Парень, тебе привет из штаба. Тебя там ждут… м-м… люди. Они хотят с тобой встретиться.

Миджера позабавила нотка неуверенности в словах сержанта. Такая сомневающаяся пауза между словами. Кто там его, Миджера, может ждать? Делегация с цветами? Вряд ли они пустят сейчас к нему маму… мама.

Да, дома его ждала мама. Мысленно она его уже похоронила, Миджер это знал, чувствовал. Так же она отнеслась когда-то и к отбытию отца на фронт. Сразу смирилась со смертью. И после этого радовалась любому вернувшемуся, как будто они восставали из могил. Отец не вернулся. Чуда не произошло. Миджер вернулся. Чудо произошло.

Он глядел на чистое небо Имайна в узкую щель иллюминатора до самого момента, когда оно вдруг вспыхнуло и сразу потемнело. Удар сотряс бот гораздо позже.

И наступила долгожданная тишина.

Миджер возвращался домой. Играла в голове свое там-та-тара-там-тадам странная песня.

Но лучше бы его там никто не ждал.

Я стоял на балконе одного из средних уровней, скукожившись под неожиданно сильными порывами сырого ветра.

Я плохо помнил, как туда попал, и совсем не представлял, что делать дальше. Все то, что осталось за моей спиной, в прошлом, казалось миром теней, в котором ничто не было реально, где царили оживленные чьей-то неведомой волей безжизненные фантомы, холодные призраки того, что другие называли жизнью.

Я, Майкл Кнехт, вырвался из расставленной на меня, меня одного, ловушки. И теперь пытался понять, какие мои воспоминания имели хоть толику общего с реальностью.

Голова раскалывалась от сомнений, поскольку то, что творилось в последние дни, месяцы, долгие годы, предстало теперь передо мной в совершенно ином свете. Мне чудилась клетка, достаточно просторная, чтобы загнанный в нее зверь не подозревал о своем пленении, но достаточно прочная, чтобы он даже не помышлял из нее бежать, почитая ее существование за очередной смутный закон природы.

Да, точно так могут подумать о своей жизни буквально все жители планеты Земля, но по какой-то прихоти судьбы мне было даровано несчастье видеть истинный облик этих стен, чувствовать в себе силы их разрушить, вернуть себе волю, попробовать вновь обрести смысл жизни, без гнета этого холодного сосредоточенного на тебе взгляда.

Я его и сейчас чувствовал, несмотря на дальность расстояния, он был таким же острым, таким же неумолимым. Он от меня что-то хотел. Ему было мало моей боли, мало потери Коры, мало моего одиночества. Я чувствовал – даже то, с какой легкостью я покинул его казавшееся непреодолимым узилище в глубинах безымянной башни, не впечатлило его ни на секунду. Он продолжал меня вести. И это приводило меня в ярость.