Роман Корнеев - Время жизни

Я на месте. Активность?

Вас понял. Активности не наблюдаю.

Последний шаг Улисса пришелся ровно на последнее продергивание индикатора. Ноль-ноль секунд.

Где же он? Неужели сорвался с крючка, что-то заподозрил? В последний момент повернул обратно?

Отследить все прибывавшие транспортные средства за последние три часа, установить личность каждого появлявшегося поблизости от объекта. Выполнять!

Кажется, он теряет контроль. Собраться.

Хрустальный мир бурлил внутри него, стремясь выплеснуться наружу. Нельзя.

Что-то неуловимо изменилось в окружающем мире.

Доклад.

К юго-западному радиусу причаливает зафрахтованный чартерный винтолет с группой пассажиров. Пятнадцать человек. Женщины, дети, взрослых мужчин трое – шестидесяти, восемнадцати и двадцати пяти лет. Последний – пилот, кабину не покидает, собирается освободить площадку.

Держите группу, докладывайте о малейших деталях.

Улисс нарочной расслабленной походкой прошелся в сторону Шпиля, разворачиваясь к уже показавшейся в воротах портала группе. Ветер сносил звуки, но даже отсюда Улисс успел заметить широкую жестикуляцию и раззявленные рты развеселой компании. Высший эшелон местного представительства одной из Корпораций решил коллективно отпраздновать шестидесятилетие любимого начальника. Мальчик этот смазливый здесь тоже неспроста – с корпоративной этикой такие вещи по идее расходятся, но несильно. Остальные – секретариат, жена, парочка ее подруг. С размахом живут люди.

Улиссу стало противно. Отличное прикрытие для первого знакомства, мистер наемник. Если это не вы, а, как вариант, ловушка, поставленная на Улисса разведотделами сговорившихся Корпораций, – все равно слишком топорно. Лучше было прямо подойти, как договаривались.

Работаем.

Улисс давно уже привык, что повернувшийся спиной противник подсознательно кажется более уязвимым, неготовым к нападению и обороне. Эта ошибка стоила многим жизни.

Ветер осатанело рвал на Улиссе плащ, но тот не обращал внимания на мелкое неудобство.

Даже с выключенными очками ему было нетрудно проследить каждый шаг каждого из приближающихся людей…

Только тут Улисс понял, что изменилось в окружающем мире две минуты тридцать пять секунд назад.

Его рывок впоследствии не сумели воспроизвести уцелевшие камеры – только размытая тень метнулась в группу приближающихся людей.

– Кора, что ты тут делаешь… уходи, сейчас же!

Время послушно остановилось, не давая сердцу удариться о грудную клетку.

Да, это была Кора. Только лицо у нее было другое. Рост другой. Волосы – не такие.

Он все эти годы считал, что Кора – скрытый Соратник. Так долго в это приходилось лишь верить, что вера в нем почти угасла, так и не разгоревшись вновь после того, как он ее встретил.

С чего Улисс решил, что наемник – мужчина.

Все рушилось. Улисс видел, как у Коры в глазах навстречу тревоге приходит холодная ненависть. Он хотел переговоров… переговоров сегодня не будет.

Улисс даже успевает что-то прошептать.

Не может быть… за что…

Он все-таки довел до конца свое расследование, как того хотел Ромул.

На ее груди сквозь одежду переливался знакомый образ. Отпечаток сознания того, чей последний взгляд в момент гибели был спокоен и решителен. Знак, который оставил Армаль. Улисс успел горько про себя усмехнуться. Ты не помог мне, Соратник. Я оказался глупее, чем ты обо мне думал. Этот знак был виден еще при прошлой их встрече. Нужно было только заставить себя его заметить. Улисс – не смог.

От сокрушительного удара Коры вспыхнуло небо.

И тогда его хрустальный мир сам хлынул наружу, вспарывая вселенную надвое.

Странный это был разговор, странный и страшный. То вслух, то про себя, он уходил куда-то в темноту пространства, отражаясь едва слышимым звоном его хрустального мира. Два почти человека, два почти Соратника, два почти друга пытались объяснить самим себе, что их связывает.

Общего было мало.

Я вспоминаю себя, тогдашнего, и вижу бледного парня с безумным подобием стрижки и первой растительностью на избитом лице. Да, я, наверное, должен был вызывать подозрение одним своим видом – такими выбираются из нередкого в жилых кварталах побоища стенка на стенку, все против всех, когда в ход идет выломанная невесть где арматура и куски расковырянного бетона. Странно, откуда бы такие отметины… разве что это были следы моего неудавшегося проникновения в башню Корпорации, там, в полуистертых воспоминаниях, все что-то рушилось… а может, я так выглядел в ту пору и без посторонней помощи – покидая тело с волнами безумной боли, чуждая электронная начинка оставляла после себя такие жуткие отметины, что никак не могли зажить с момента пробуждения.

Однако мой физический облик был не самым сильным впечатлением для внешнего наблюдателя. На моем лице в тот миг была написана крайняя степень физического и эмоционального истощения. Бледная кожа, черные тени ввалившихся щек, заскорузлые потеки сцементированного городской пылью, так и не смытого пота, прозрачные кисти рук, дрожащие пальцы.

Но глаза… эти глаза горели огнем эйфории от пережитого, от переживаемого здесь и сейчас с запасом на годы вперед. Огнем, который во мне разжег человек, назвавший себя Ромулом. И если я в той комнате представлял собой весьма необычное зрелище, то он… он был куда более интересным объектом для исследования.

Высокий лоб, переходящий залысинами в короткий ежик темных, но с яркими подпалинами седины волос.

Скуластое лицо азиата при широком арийском подбородке.

Водянистые карие глаза, намертво вмороженные в глубокие глазницы.

Тонкие, сморщенные, словно высохшие губы, стянутые в две неровные линии.

Сутулые плечи, переходящие в степенно колышущуюся грудь атлета – широкую, обремененную тяжелой мускулатурой, ясно различимой даже под грубой тканью обычного рабочего хэбэ. Прямая спина, откинутая назад голова, странно искривленные, словно не один раз переломанные руки.

В этой фигуре не было ничего особенного, если бы не все перечисленные противоречия – плечи клерка, руки каторжника и грудь спортсмена, интернациональная скульптура лица, блеклые невыразительные глаза… в которых можно было утонуть целиком.

И все это не покоилось каменным изваянием, а продолжало жить словно отдельной жизнью – тонкие пальцы лежали на коленях, то и дело подрагивая как от удара током, тело все время перемещалось из позы в позу, словно привыкнув жить собственной жизнью в отсутствие хозяина, глаза смотрели на меня в упор выжидательно и строго, а жадно сжимающиеся после каждого слова губы находили в себе силы снова разжаться и говорить, говорить, говорить…