Татьяна Енина - Ничто Приближается

— Можно и здесь, — сказала Маша.

Она очень хорошо понимала своего спутника и тоже волновалась — за него. Она-то знала, что сейчас это самое невероятное действительно произойдет.

Они вышли из машины и медленно пошли по разбитой дороге, все дальше углубляясь в лес. Паша — встрепанный, в расстегнутой куртке, под которой была только тонкая майка, являл собой образец русской морозоустойчивости, Севелина демонстративно держалась за уши, хотя ее и заставили одеть шапку и толстый свитер поверх летного комбинезона, который, по идее, должен был выдерживать куда более крутой холод, чем легкий московский мартовский морозец.

Маша чувствовал себя в летном комбинезоне весьма уютно, а вот уши и в самом деле мерзли, отвыкли должно быть за много лет от пребывания в суровых условиях окружающей среды. Девушка потерла уши кулаками — пальцы уже покраснели и гнулись плохо.

— Паш… дальше можно уже не идти!

— А как?

Паша остановился и поднял голову к небу.

— Кораблик зависнет на той высоте, которая покажется компьютеру безопасной. Чтобы не задеть деревья. Потом, если я нажму сюда, он спустит трап. Если нажму сюда, он опустится на землю, поломав деревья…

Паша почесал в затылке, честно пытаясь разглядеть какие-нибудь неровности на абсолютно гладком брелке, потом смущенно улыбнулся.

— Ну ты сама знаешь, как лучше…

— Еще пульт может работать с голосом, но мне, честно говоря, в ручную проще… Так привыкла…

Маша плюнула про себя, потому что заметила в голосе своем некие снобистские нотки. Таким тоном мог бы миллионер хвастаться случайно попавшему в его владения пролетарию своей навороченной бытовой техникой.

К счастью, Паша ничего подобного не заметил — он с нетерпением смотрел в небо.

И просмотрел торжественное появление инопланетного космического корабля. Потому что корабль перемещался в пространстве беззвучно и цвет имел подходящий к окружающей среде.

Когда трап тихо спустился к его ногам, Паша ощутимо вздрогнул. И что-то паническое метнулось в его глазах, когда он посмотрел на Машу.

— Это безопасно, — проговорила Маша, с удивлением лицезря это паническое.

Паша был бледен — заметно бледен даже в темноте.

— Вот… Блин… — пробормотал он, — Так это правда все… Это в самом деле все правда?!

Маша раскрыла рот, не зная, что ответить. Честно говоря, она была уверена, что Паша поверил ей с самого начала.

— Паш… — она потянулась, чтобы взять его за руку, но Паша отпрянул.

— Ты меня боишься?! Я не чудовище, я не буду тебя похищать!

— Да иди ты! — махнул рукой Паша, — Не боюсь я… Я просто… Да в шоке я, вот и все!.. Пойдем, что ль?

— Пойдем, — вздохнула Маша.

Лин, которая давно уже топталась у трапа, прислушиваясь к непонятным речам, и не зная, пора уже подниматься или нет, увидев его движение, с облегчением вздохнула и побежала по движущейся лестнице вверх — поскорее в тепло.

Паша достаточно смело шагнул за ней.

И почти невидимая лестница, которая и не лестница в обычном понимании этого слова, а скорее плотный воздушный поток, понесла его к вершинам деревьев к некому сгустку темноты, который невооруженным глазом и не заметишь.

Маша ступила на лестницу вслед за ним, услышала:

— Ну, блин, совсем как на эскалаторе, только как-то…

И Паша уже пропал в темноте.

Темнота переходного отсека, потом теплый, приятный для глаз свет кабины.

— Вау! — сказал Паша, застыв на пороге, — Слушай… Ну, кайф!

— Садись.

Маша вызвала к положенным двум креслам, на одном из которых уже примостилась Лин, дополнительное, показала Паше, куда смотреть, рассказала, что и как будет происходить.

Несколько минут и кораблик вышел на орбиту. Выскочил навстречу огромной, похожей на ноздреватый камень луне, к мириадам звезд, ярких и немигающих.

Паша смотрел на монитор, разинув рот и молчал.

— Сделаем пару витков, — предложила Маша, — Над дневной стороной пролетим. Можно к луне слетать… Можно еще к Марсу или к Венере.

Паша посмотрел на нее, как на бога.

— Ага, — сказал он и судорожно сглотнул.

Эта прогулка доставила удовольствие и ей самой. Она никогда еще не летала вокруг Земли, и ей, как и Паше казалось чудом видеть ее висящей в черной холодной пустоте, сонной, спокойной, укутанной голубой дымкой, видеть огни ночных городов, видеть океаны и моря, туманные очертания материков, проплывать мимо сверкающих серебром спутников. Невозможно даже представить себе, предположить всего лишь на мгновение, что чужие корабли могут приблизиться к ней и низвергнуть огонь в этот туманный покой, убить, уничтожить прекрасный, совершенный мир, просто так, ни за что, из чистой злобности. По глупости, тупости и несовершенству.

Они пролетели над красными песками Марса, так низко, как летали над землей вертолеты, потом над серыми камнями Венеры, над кратерами Луны.

А потом, когда уже возвращались на Землю и Маша мучительно думала над координатами посадки, чтобы не приземлиться, не дай Бог, где-нибудь в Китае, Паша, который после нескольких часов полета, свыкся с происходящем, громко орал, тыкал пальцем в экран и вообще пребывал в состоянии эйфории, вдруг притих и помрачнел.

А потом он посмотрел на Машу, которая, наконец, справилась с навигацией и почти уверилась, что посадит корабль там, где и намеревалась, и спросил:

— Слушай… И что эти зверо… как их там… Они правда сюда летят? Нас уничтожить?

Маша посмотрела на него, ударилась о холодный и острый пашин взгляд и ничего не ответила, вернулась к своим циферкам, что прыгали на приборной панели. Она смотрела на них, и видела только беспорядочное мельтешение, дурацкое и хаотичное, в котором не могла усмотреть ни капли смысла.

… Астронавт Ишидо Тайко, один из немногих людей Земли, находившихся в тот день на орбите, смотрел на родную планету с бесконечной нежностью и тем особенным ликованием, которое разрасталось в душе его в тот миг, когда он предчувствовал рождение нового стихотворения.

Маленькая и очень красивая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого, хрустально-прозрачный сияющий шарик…

Немногим доводилось смотреть на нее из такой дали.

Но и из тех, кому повезло, никто и никогда не любил Землю так, как Ишидо.

Он родился поэтом и то, что ему удалось стать еще и космонавтом, было совершеннейшим чудом. Во многих странах спорили о том, разумно ли это… Один день пребывания человека в космосе стоит дорого. А поэт — какую работу он сможет выполнять на орбитальной станции? Но все-таки ему повезло и теперь он посвящал Земле стихи. Каждый день, проведенный на орбите, он сочинял одно стихотворение. Он их записывал на магнитофон, чтобы потом, на родине, в покое и уюте своего загородного дома, отточить до абсолютного совершенства.