Джеймс Блиш - Города в полете

— Здесь, в следующей лаборатории — к сожалению доктора Акино в данный момент нет, поэтому мы ничего не можем трогать. Но вы и сами все ясно видите через стекло — мы переносим их с чашек и культур на косом агаре на новые разновидности питательных сред, — пояснял Ганн. — У каждого обнаруженного в образцах микроорганизма имеются целый набор своих собственных культур, так что если он что-либо выделяет, то только в одну питательную среду, чтобы не произошло загрязнения.

— Если это и происходит, то количество должно быть весьма незначительным, — заметил Пейдж. — А как вы обнаруживаете это?

— По его действию. Вам видны вон те ряды чашек с белыми бумажными кружочками в центре и четырьмя желобками на агаре, веером расходящимися от кружочков? Так вот, каждый из этих желобков содержит среду, выделенную одной из чистых культур. Если на всех четырех полосках появляются быстроразвивающиеся колонии бактерий, значит среда на бумажном диске не содержит никакого антибиотика против этих четырех разновидностей. Если же одна или более полосок не развились, или оказались отстающими по отношению к другими, значит есть надежда.

В следующей лаборатории, антибиотики, обнаруженные дисковым методом, применялись уже против целого спектра опасных микроорганизмов. Как пояснил Ганн, примерно 90 процентов открытий отсеивались здесь. Либо из-за их недостаточной активности, либо дублирования спектра уже широко известных антибиотиков.

— То, что мы называем «недостаточно активными» тем не менее, зависит от обстоятельств, — добавил он. — Антибиотик, проявляющий ЛЮБУЮ активность против туберкулеза или против болезни Хансена — проказы — всегда представляет для нас интерес. Даже если он и не атакует никакой другой вирус.

Несколько антибиотиков, прошедших спектральные тесты отправлялись на миниатюрный опытный заводик, где микроорганизмы, производящие их, размещались для работы в отлично вентилируемой ферментативной цистерне. И из этого бурлящего водного лекарственного раствора извлекались относительно большие количества неочищенного лекарства, затем проходившего очистку и отправлявшегося в фармакологические лаборатории для проведения испытаний на животных.

— И вот здесь мы теряем достаточно большое количество в общем-то многообещающих антибиотиков, — продолжил Ганн. — Большинство из них оказываются слишком токсичными для использования внутри — и даже на — человеческом теле. Мы уже тысячи раз уничтожали бациллу Хансена в лабораторных колбах, но при этом обнаруживали, что антибиотик гораздо смертоноснее для жизни, чем сама проказа. Но как только мы удостоверяемся, что лекарство не токсично, или если его токсичность намного меньше терапевтической эффективности, в конце концов он отправляется в наши магазины, в больницы и отдельным врачам для клинических испытаний. Кроме того, в нашем распоряжении — вирологическая лаборатория в Вермонте, где мы испытываем наши новые лекарства против таких вирусных инфекций, как лихорадка и обычная простуда. Небезопасно такой лаборатории работать в столь густонаселенном районе, как Бронкс.

— Это гораздо сложнее, чем я себе представлял, — сказал Пейдж. — Но как я вижу, все эти сложности в полной мере себя оправдывают. Вы разработали эту технологию проверки образцов здесь?

— О, нет, конечно, — извиняюще улыбнулся Ганн. — Ваксманн, открыватель стрептомицина, разработал изначальную процедуру, многие десятилетия назад. Мы — далеко не первая фирма, использующая этот метод на широкой основе. Один из наших конкурентов сделал то же самое и открыл антибиотик широкого спектра, названный хлорамфеникол, спустя едва лишь год после начала работы. Именно это и убедило всех, что нам лучше принять эту технологию прежде, чем нас окончательно изгонят с рынка. И как оказалось — это неплохая вещь. Иначе бы никто так и не открыл тетрациклин, оказавшийся одним наиболее многоцелевых антибиотиков, когда либо прошедших тесты.

Несколько далее по коридору открылась дверь. Из нее послышался визг ребенка, несколько громче, чем ранее. Это не был непрерывный плач ребенка, обладавшего годичной или около того практикой. Это походило на придыхание новорожденного младенца «а-ла, а-ла, а-ла».

Пейдж вздернул брови.

— Это одно из ваших экспериментальных животных?

— Ха-ха, — рассмеялся Ганн. — Мы, в нашем деле здесь, полковник, энтузиасты. Но все же, наверное, где-то необходимо провести черту. Нет, просто у одного из наших техников проблемы с няней. Поэтому мы разрешили ей принести ребенка с собой, на работу, пока она не сможет найти лучший выход.

Пейджу пришлось признать, что Ганн оказался скор на сообразительность. Это объяснение выскочило из него подобно чековой ленте, вылетающей из кассового аппарата, без малейшего признака предварительного раздумья. И не вина в том Ганна, что Пейдж, до того, как отправился в космос, пять лет был женат, и мог отличить крик ребенка достаточно взрослого, чтобы его можно было забрать из роддома от этого, родившегося всего несколько дней назад.

— Но разве здесь, — спросил Пейдж, — не опасное место для пребывания новорожденного — когда вокруг такое множество опасных болезнетворных вирусов, ядовитых дезинфектантов и прочих вещей?

— О, мы принимаем все надлежащие меры предосторожности. Я осмелюсь заявить, что у нашего персонала — гораздо меньший среднегодичный уровень заболеваемости, чем тот, что вы найдете на любом промышленном предприятии такого же размера. Хотя бы просто потому, что мы знаем проблему. А теперь, если мы пройдем вот в эту дверь, полковник Рассел, то увидим последний этап. Основной цех, где мы производим лекарства в значительных количествах, после того, как они себя оправдали.

— Да, мне хотелось бы взглянуть на это. А вы уже запустили в производство аскомицин?

Но этот раз Ганн бросил на него острый взгляд, не пытаясь никоим образом скрыть свой интерес.

— Нет, — ответил он, — он по-прежнему проходит клинические испытания. А могу я спросить вас, полковник Рассел, как случилось, что вы…

Вопрос, на который, как запоздало понял Пейдж, оказалось бы весьма затруднительно ответить, так полностью и не прозвучал. Над головой Гарольда Ганна пробудился к жизни ящичек переговорного устройства:

— Мистер Ганн, только что прибыл доктор Эббот.

Ганн отвернулся от двери, которая по его словам, вела в главный цех, с соответствующим, хотя и очень малым количеством вежливого сожаления.

— Ну, вот наконец-то мой человек, — с облегчением вздохнул он. — Боюсь, мне придется резко сократить нашу экскурсию, полковник Рассел. Вы уже могли видеть, что за собрание важных персон у нас сегодня на фабрике. И мы ждали только доктора Эббота, чтобы начать очень важную встречу. Если вы меня извините…