Сергей Григоров - Калейдоскоп

Арена ждала. Фокусники показали свое умение, затем жонглеры. Под крики захлебывающихся от восторга комментаторов несколько мастеров продемонстрировали приемы боевого искусства. Потом Арена обагрилась кровью диких зверей, доставленных сюда из бездонных недр Космоса и расчетливо зарезанных холодной сталью. И наконец, запели Трубы. На Арену вышли мы. Ганеша из своих бесконечных путешествий по историческим хроникам вынес старинное слово «гладиаторы» для точного обозначения тех существ, которыми мы сейчас стали.

Разделившись на две группы, мы имитировали наступление и организацию обороны. Фронтальный наскок с ходу не смог прорвать плотно сомкнутого строя. Нападающие отошли, чтобы перегруппироваться.

Герольды прокричали вызов на поединок, и я вышел навстречу Аполлону. Первая по-настоящему боевая схватка должна была быть зрелищной, и мы потратили много ночного времени на выбор оружия. Тяжелые двуручные мечи — мое любимое оружие — явно не подходили: чтобы отразить правильно нанесенный удар, не хватает силы — можно только отскочить, и любое соприкосновение мечей, как правило, выбивает оружие у одного из противников. Такой поединок больше всего похож на танец двух скорпионов, поджидающих момент единственного, но смертельного укуса. Высокое искусство фехтования здесь ни при чем. С другой стороны, единоборство на коротких мечах мало чем отличается от уже продемонстрированных публике схваток без оружия и поэтому могло увлечь немногих. Мы выбрали обычные кавалерийские обоюдоострые мечи, достаточно легкие, чтобы позволять защищаться от прямых ударов, и тяжелые, чтобы можно было хоть как-то предугадывать выпады.

— Помни, Полло, — сказал я, — один из нас должен умереть. Мне очень жаль. Мой сын прошел

Преобразование, и я не хотел бы покинуть его сейчас. Так что извини, у меня нет выбора. Я вынужден убить тебя и применю для этого все известные и доступные мне способы.

— Ты подделал результаты тестов, — бросил он чудовищное оскорбление и ухмыльнулся, делая первый выпад. — Но если это все-таки правда, я усыновлю его. Со мной не пропадут и твой Ахилл, и моя Афина.

Клинки скрестились, и стало не до разговоров. Первые удары, первые движения на пределе сил — кровь быстрее забурлила в жилах, вместе с острым чувством опасности выгоняя остатки болезненной немочи, и вскоре на меня нахлынуло жгучее наслаждение. Я отдавал себе отчет, что Аполлон более умелый фехтовальщик. Шансов победить его без применения необычных средств у меня почти не было. Тем не менее я бился как заурядный дуэлянт, пока его меч на отскоке не скользнул по моему лбу. «Бум», отдалось в голове, на миг я потерял ориентировку и был вынужден отскочить подальше, чтобы прийти в себя. Кровь залила мне глаза.

Я не потерял ритма боя, и некоторое время мне удавалось отбивать его удары, что называется, «на ощупь» — ориентируясь не столько по зрению, сколько по интуиции. Долго так продолжаться не могло. Да, Аполлон выиграл урок фехтования. Посмотрим, сможет ли он выиграть поединок. Несомненно, он не только самый красивый, но и самый исполнительный из нас. Он единственный, кто не пропустил ни одного часа тренировочных занятий, и лучше всех заучил приемы обращения с холодным оружием. Он так же, как и я, слушал лекции Мары: Нюанс в том, что я связал достижения Мары с искусством фехтовального боя, а он — нет. Это должно принести победу мне: в выигрыше всегда остается более умный.

Сначала в коротких, но постепенно во все более продолжительных промежутках между атаками и оборонительными ударами я начал рисовать перед его лицом острием меча, ярко сверкающим на солнце. Что именно, не имело значения, главное — надо было соблюсти определенный темп. Абсолютная нацеленность на определенный вид борьбы, удесятеряя силы, делает бойца уязвимым к воздействиям иного рода. Пока Аполлон размышлял, к чему это я сменил манеру боя, он угодил в расставленные силки и чуть-чуть потерял координацию движений. Попытался выбраться из гипнотического плена — и не смог. И вот ноги его уже стали заплетаться… Большего мне не надо. Решив, что мы достаточно потешили публику и претензий в ближайшее время к нам не будет, я нанес удар. Он умер сразу, в воздухе, не успев упасть, и я подхватил его, чтобы тут же бережно опустить на горячий песок Арены.

Трибуны взорвались аплодисментами. Двое из моего отряда подскочили, чтобы оттащить труп к логову Цербера. Я поприветствовал почтенную публику — надеюсь, вид мой был ужасен — и тоже потихоньку пошел туда же. Предстоял следующий акт нашей пьесы. Ганеша осторожно вложил мне в руку настоящий клинок. Итак, отступления не будет: Цербер наверняка заинтересовался, что за оружие мы так бережно передаем друг другу, и выяснит это во что бы то ни стало. Отвлекая от нас внимание, нападающие построились клином, дабы показать способ прорыва любого достаточно неглубокого строя. Комментаторы захлебнулись восторженными криками.

Нападающие замерли, когда до нашего ощетинившегося остриями строя оставалось несколько шагов. Взвыли трубы, мгновение — и в прыжке бойцы, возглавляющие острие клина, упали на копья. Раздался хруст соприкоснувшихся щитов, звон стали, утробные хрипы, сопровождающие удары… Клин давил своей массой, подминал под себя. Обороняющиеся почти не понесли потерь, но, не в силах противостоять напору, вынужденно отступили на шаг. Затем на два, на три. Еще немного, и ранее казавшийся литым строй их заколыхался, затрескался. Это критический момент боя: если хищное острие клина сможет наконец прорвать слабеющую защиту — нападающие могут праздновать победу.

Появился Цербер. Он всегда очень расторопен, а тут, когда надлежало выполнить задание Демиурга, он превзошел в быстроте самого себя. Гефест, делая вид, что поправляет амуницию, примостился так, чтобы Цербер оказался между ним и мною. Я решил, что момент благоприятный, и поднял руку, подавая знак.

Пропели трубы, и на Арене появились всадники. Это предусматривалось сценарием, и сейчас те, кто знал, как должны были развиваться события, любовались красивым зрелищем. Те же, кто не знал, пережили сладкий момент неожиданности и с удвоенным интересом, боясь пропустить новый сюрприз, смотрели за ходом битвы.

Предполагалось, что засадный полк обойдет нападающих и ударит в их единственное слабое место—в тыл. Первые из показавшихся всадников явно демонстрировали это намерение. Однако скакавший где-то в середине их строя Один не повернул, как все, а домчавшись до парапета, обозначавшего Барьер, прикрепил к нему свой щит. Следующий за ним Меркурий — он приложил много сил, чтобы доказать, что именно ему, как самому ловкому, надо быть первым, кто преодолеет Барьер, — разогнался и, вырвав ноги из стремян, упер копье в щит и прыгнул. К сожалению, я не мог видеть этот исторический прыжок, повернувшись к Церберу. Он уже заподозрил неладное и начал активизировать свои боевые системы. Я сделал шаг вперед и ударил его новым клинком Гефеста. Меч коснулся его нагрудника и не отскочил, как обычное наше оружие. Однако резал он с необычайным трудом, издавая неприятный визг. От места разреза поднималась, шипя, едкая дымка. Я едва вырвал лезвие, казалось, утончившееся раза в два, и ударил вторично, уже сверху вниз, погрузив ее по рукоять. Сзади Цербера суетился Гефест, кромсая его спину.