Jamique - Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса

— Сумасшедший.

— Ага. Особенно если учесть, что четверть века назад Великая Сила говорила с Йодой голосом Куай-Гона.

— Ничего не понимаю.

— Я тоже. Но я чувствую, как нас имеют во все дырки. Мне это ощущение не нравится. А тебе?

— Это мы, — сказал Оби-Ван каким-то невменяемым тоном. — Не Великая Сила, а мы. И мы стали сильнее.

Мара провела пальцами по вискам и сухо усмехнулась. Работа, работа, работа… концентрация, жизнь. Она жила среди круговерти событий — боец отряда, ведомого императором в бой. Она знала, что идёт война, она ощущала её, она ею жила. Вот чего не хватало, так долго. Боя, определённости, жизни. Кисель какой-то на протяжении многих лет. Шебуршание. Вытяжка из жизни. Глухие подпольные течения… не по ней.

А потом император вновь разобрался во всём и занял надлежащее ему место. Координатор, полководец, мастер.

Она вдруг улыбнулась. Улыбка вышла внезапной и яркой. Увидел бы кто её враз ставшее юным лицо — влюбился. А всего-то…

Она никогда не любила старшего ученика императора, главнокомандующего войск и Тёмного лорда ситхов Дарта Вейдера. И никогда не считала его своим мастером. Потому что… тот просто не мог ей ничего дать. То ли похожи. То ли одинаково неуступчивы и горды. То ли одинаково сильно привязаны к одному человеку. То ли просто не совместимы. Но девчонкой она шипела и плевалась, и отказывалась учиться у него. А когда всё-таки приходилось, то это было либо глухое высокомерие, либо реальный бой. Приходилось всерьёз бить, чтобы остановить неистовую девчонку, которая с холодным бешенством в глазах норовила разрезать мечом что-то из системы жизнеобеспечения Тёмного лорда. И как же она любила знать лучше, уметь больше, оказываться осведомлённей — пусть в тех областях, до которых Тёмному лорду не было никакого дела. Или же быть умелей в тех вещах, которые были для того затруднительны из-за физического состояния. И как же она бесилась из-за того, что титул «Тёмный лорд» носит какой-то там первый ученик, не император. Ведь по всем канонам, именно он глава, он верховный ситх, он их повелитель…

Она улыбнулась вторично. Детство, детство. Как же профессионально и здорово император воспользовался её ревностью и неприязнью. Чтобы оказаться лучше, она выжимала из себя всё, и выжимала с горячим рвением и энтузиазмом. Чтобы оказаться лучше Вейдера. Чтобы оказаться лучше всех.

Детство, детство. И юность, которая остудила мозги. У обычных существо к тому времени они только начинают кипеть. А у них как раз перекипали. Невозможна всеобщая преданность и любовь. Не полюбишь, и никто тебя не заставит. И никто ведь не заставлял. И не будет заставлять. Пришло уважение. Уважение двух очень похожих людей, преданных одному человеку. Пришла взрослость, которой больше не надо было никого делить. Пришла полноценность, которой хватало. И от того, детского, осталась только взаимная дистанция и взаимное признание нелюбви. Ну и рефлекс: как всегда, показать, что кое-что знаешь лучше.

И вооружённое до зубов невольное уважение. Которое порой заставляло беситься. С её стороны. А с его… она усмехнулась. А с его стороны вечная спокойная ирония по этому поводу. Полноценности не нужно подтверждения.

Что ж… она из-за этого его больше уважала. И ещё больше злилась. И тем не менее…

Вот странно.

Последние слова издевательским фырком вылетели куда-то с уровня подсознания. Сейчас, вплотную сталкиваясь с миром, который колыхался вокруг, она часто и со злой иронией рефлектировала на себя на и свою жизнь с точки зрения того мира. Это давало определённую перспективу и умение ориентироваться во внешнем пространстве. Внутреннее же было вот таким. Недобрым, определённым, очень живым. Именно что — определённым. Во внешнем мире ей до безумия не хватало определённости. Или честности. Особого рода честности, не только во вражде или дружбе — но и во лжи тоже. В признании самой обычности лжи. Обыденности предательства. Чётком осознании, что не будешь сильным — тебя используют, поимеют, проманипулируют — и выбросят, как ненужный хлам. Признание того, что мир подл, и будет подлым, и это не исчезнет никогда. Признание того, что бить будут всегда, и твоё дело — научиться бить в ответ и держать чужие удары. Признание того, что нет доброжелательства и снисходительности, есть только война. И не будешь иметь достаточно силы воли и ума — тобой подотрутся. А не будешь иметь достаточно силы вообще — тебя убьют. Или ты умрёшь. Самопроизольно.

Признание множества вещей, на которые не хочется смотреть и которые так хочется исправить. Но мир подл, и он не станет лучше от того, что ты закроешь глаза. Хочешь сделать мир лучше? Ну, делай. Только сначала отбейся от него. А потом… а потом не думай, что твоя мерка лучшего мира — подходит другим.

Так что, наверно, лучшее, что можно сделать — остаться самим собой, и не делать других похожими на себя. Ну, тех, конечно, кто полноценен. А всё прочее…

Вот занесло.

Она иронически скривилась. Впрочем, такие философские экзерсисы были для неё в последнее время обычным каналом для выпуска пара.

Зазвучал комлинк. Она поднесла его к лицу, не отрываясь от мыслей.

— Джейд.

В ответ прозвучал голос:

— Гвардеец Тан. Охрана Хана Соло. Заключённый Соло требует привести его к принцессе Органе.

— Требует?

— Да, госпожа Джейд.

— Хорошо, — сказала Мара, — я иду.

Император, скорей всего, вне доступа, а Соло на особом положении. Что же. Особое положение в плену имеет свои минусы. И весьма существенные.

У Соло.

Мара Джейд безо всякой любезности на лице смотрела на заключённого генерала. Пять минут назад он бушевал и требовал свидания с принцессой. Сейчас он утих, но на его лице было агрессивно-наглое выражение уверенного в своих правах подонка. Уверенного потому, что Лея его любит, а Лея дочь Вейдера, и будущая ученица императора, и что она, конечно же, подтвердит его желание, и его придётся выполнить, потому что, если она узнает, что он хотел придти, а его не пускали, она будет недовольна, и что вообще раз его, Хана Соло, не убили сразу, то уж теперь он точно возьмёт своё…

Она смотрела в лицо контрабандиста, и её тихо тошнило.

— Генерал Соло, — сухо сказала она, — вы являетесь военнопленным и ваше требование отвести вас в каюту к принцессе Органа неприемлемо и абсурдно. Предупреждаю, что при продолжении дебоша вам грозит карцер. И вашему лохматому другу — тоже.

Хан скрестил руки на груди и агрессивно посмотрел на неё:

— Это правда, что к принцессе приходил император?

— Не вашего ума дела.

— Я хочу увидеть Лею.

— Хотите.

— Мне дали её номер и включили связь, но я не могу…

— Дозвониться? Может, она отключила машину? Или не хочет говорить с вами?