Виталий Забирко - Статус человека

— Оттуда, — скривился Кирш. — Пока вы все прилежно штудировали учебную программу третьей ступени, я изучал историю по первоисточникам. И знаком с идеологией не только крайне левых, как ты говоришь, но и крайне правых.

Брови Алеши поползли вверх.

— На третьей ступени? Кто же тебя допустил к таким документам в четырнадцать лет?

— Неважно! Главное, что я знакомился с другими идеологиями по первоисточникам и без комментариев, и сам смог составить о них свое мнение!

Алеша сокрушенно покачал головой.

— Шопенгауэр, Ницше… Психология «сильного человека»… Может быть, даже «Майн кампф»… Представляю, что у тебя за каша в голове. Теперь ясно, откуда у тебя лозунг: война — двигатель прогресса.

Донован изумленно переводил взгляд с одного на другого.

— При чем здесь война? — спросил он.

— Обожди, — отмахнулся Кирш и снова повернулся к Алеше. — Ладно, давай оставим идеологию в покое. Но ты ведь и сам видишь что их ничто не интересует, кроме игр и забав! Им, повторяю, нужна сильная, как пощечина, встряска!

— Детей тоже ничто не интересует, кроме игр.

— Но это — не дети.

— Но это и не люди. У них своя логика, своя мораль, свои жизненные принципы… Ты знаешь их жизненные принципы?

Алеша повернулся лицом к Деревне и прислушался.

— Ну вот и все, — засмеялся он. — Вот и конец твоей концепции о «встряске». Прислушайтесь!

Донован поднял голову. Со стороны моря тянул вечерний ветерок, неся с собой солоноватый запах морской воды и водорослей, и было тихо. И он понял: в Деревне прекратилась потасовка. Весь народец, наверное, устремился купаться, чтобы смыть с себя пот, пыль и грязь импровизированной битвы.

— Жизненные принципы, — пробурчал Кирш. — Вырождение — вот их жизненный принцип…

Алеша вытянулся на песке.

— Перестань, — устало сказал он. — В конце концов, это не наше дело. Вернемся на Землю, доложим куда следует, получим нахлобучку за то, что сами установили контакт, а затем уже дяди в КВВЦ разберутся во всем, в том числе и в жизненных принципах Сказочного Королевства, гораздо лучше нас с тобой. Да, кстати о войнах. Давным-давно был принят закон, запрещающий пропаганду войны. Если не ошибаюсь, еще в двадцатом веке. И до сих пор по этой статье никто не привлекался. Не старайся меня уверить, что ты хочешь быть первым.

Некоторое время Кирш молчал.

— Ладно, — наконец сказал он и встал. — Пойду соберу хворост для костра.

Он ушел, и вскоре из рощи послышался треск ломаемых сучьев.

Донован хотел лечь на уже остывший песок, но вдруг насторожился.

Из-за темнеющих силуэтов деревьев вынырнула чья-то тень и стала неслышно подкрадываться к ним.

— Айя, — негромко окликнул он.

Она засмеялась, перестала прятаться и уже открыто подошла.

— Ты меня узнал? — Она принялась выкручивать мокрые волосы. — А я так старалась… А почему вы не купаетесь? Вода такая хорошая!

Из темноты появился Кирш и вывалил перед ними охапку хвороста. Айя радостно запрыгала, захлопала в ладоши.

— Костерчик, костерчик! У нас будет костер! — Она велела Киршу нагнуться и поцеловала его. — Какой ты молодец, Кирш!

Кирш хмыкнул и стал ломать хворост, готовя его для костра.

Айя подскочила к Доновану сзади, обняла за шею мокрыми руками и прошептала в самое ухо:

— Знаешь, я ведь страшно люблю костры… — и исчезла в темноте, оставив на шее влажный след рук. Через минуту, когда Алеша уже начал раздувать огонь, она вернулась, неся старую, видавшую виды гитару Кирша. — Кирш, ты нам что-нибудь сыграешь, хорошо?

Айя протянула ему гитару, села и, обхватив колени руками, приготовилась слушать.

Кирш усмехнулся и, легонько коснувшись Айиного носа пальцем, проговорил:

— Расскажу я вам сейчас удивительный рассказ. Как у Айи на носу ели черти колбасу!

Айя прыснула.

— Другого места не нашли, — буркнул Донован.

Кирш склонился над гитарой и начал ее настраивать. Костер слабо потрескивал, сипел сырыми ветками, стрелял искрами; запах дыма был знакомый и терпкий — будто жгли обыкновенные земные сосновые поленья.

— И что же тебе сыграть? — Кирш легонько перебирал струны.

— Что-нибудь невеселое, а? — несмело попросила Айя. Смысла песен она зачастую не понимала, но медленные и певучие мелодии просто обожала.

— Грустное, — поправил Донован, и Айя закивала.

Кирш задумался, по-прежнему перебирая струны. Алеша поворошил угли в костре, подбросил веток. Костер чуть присел, задымил, но сразу же оправился и взметнулся вверх. Айя сидела притихшая, завороженная, и только в ее огромных глазах отражались мерцающие языки пламени.

— Хорошо, пусть будет невеселая, — согласился Кирш и начал:

Кирш замолчал, и последний звук струны эхом покатился по побережью.

У них пока другие имена…

Снова стало тихо, только сипел и потрескивал костер. — К чему это ты?… — спросил Алеша.

Наступили густые сумерки. Ратмир ушел, и Айя вызвалась его проводить. В хижине было темно, оранжевый светляк почти угас, и только россыпь голубых искр все еще колюче пялилась со стен.

Донован, пригнувшись, вышел из хижины. Песок под ногами был холодным, остывшим, из пустыни дул слабый ветер и нес с собой кислый запах жженого железа. Душный запах, отвратительный, мерзкий запах… Запах смерти. Донован сел, прислонившись спиной к стене кампаллы.

Не надо об этом, подумал он. Отдохни, рассейся не думай ни о чем. Он закрыл глаза и запрокинул голову.

«Не ходите, дети, в Африку гулять», — неожиданно вспылю в памяти.

Он почувствовал, как рядом из темноты возникла Айя и прильнула к его плечу маленьким, участливым комочком. Это сразу как-то успокоило. Стало тепло и уютно.

Милая моя, подумал он. Как хорошо, что ты рядом. Спасибо. Айя шевельнулась, ласково провела пальцами по его щеке.

— Где ты сейчас? — еле слышно спросила она.

Он помолчал.

— На берегу, — наконец сказал он. — Ночью… Море такое тихое-тихое и спокойное… И луна. И лунная дорожка, широкая, яркая, почти не раздробленная…

— А я там есть?

— Да.

— Где я?

— Рядом.

Айя уткнулась носом в его плечо. Совсем недалеко, за рощей, спало море, из-за горизонта выкатывалась луна и прокладывала в спокойной воде ровную золотую дорожку.

— Ты устал сегодня, — сказала Айя. — Пошли спать.