Виталий Забирко - Статус человека

Природин молчал. Ему нечего было сказать. Он не был готов к подобной встрече и вести переговоры не был уполномочен.

— Далее, — продолжал обитатель станции. — Насколько нам удалось понять, на Земле нас считают жертвами космоса, а станцию — чем-то вроде космического лепрозория. Доля истины в этом есть. Но тем не менее это не совсем так. Поэтому мы решили временно снять запрет на контакт с землянами и встретиться с вами. Прошу задавать вопросы.

— Я хотел бы видеть своего брата, — твердо сказал Стенли.

— Вопросы прошу задавать по существу.

— Что значит по существу?! — взорвался Стенли. — Я хочу видеть своего брата!

Раздутый как шар человек медленно повернул к нему голову.

— Вы прекрасно осведомлены, — все так же бесстрастно сказал он, — что все живущие здесь никогда не вернутся на Землю. И будет лучше и для вас и для нас, если мы не будем напоминать друг другу ни о чем.

С трудом сдерживаясь, Стенли заскрипел зубами и замотал головой. Природин подхватил его под руку и почувствовал, что все мышцы у него напряжены. Казалось, он сейчас бросится на обитателя станции.

— Почему у вас… — начал Природин, чтобы как-то разрядить обстановку, и замялся. — Простите за вопрос, — наконец решился он. — Мы не имеем о вас никаких сведений. У вас… много умерло?

— С чего вы взяли?

— Но избыток предметов жизнеобеспечения…

— Они просто привыкают обходиться как можно меньшим количеством, — неожиданно ответил Збигнев.

Природин недоуменно посмотрел на него, затем перевел взгляд на обитателя станции. Тот молчал.

— Зачем? Ведь мы доставляем все необходимое для нормальной жизни…

— Нормальной жизни человека, — сказал обитатель станции. — Хомо сапиенса. — Губы его сложились в подобие горькой усмешки. Впервые на его лице проявились какие-то чувства. — Человека разумного… А что такое разум? Человек навесил на себя этот ярлык, отгородился им от всего живого и возвел свой образ и подобие непогрешимым монументом на вершину эволюции как конечный и неизменный венец творения. Но тем самым он отвергает эволюцию в ее перспективе, как в свое время отвергал ее вообще своим божественным происхождением. Воистину, нет предела человеческой гордыне.

— Вы хотите сказать… — Стенли выпрямился и с трудом сглотнул ком, застрявший в горле. — Что вы воплощаете эту самую будущую перспективу эволюции в жизнь?

— Но ведь когда-то что-то заставило кого-то выйти из океана на сушу?

— Разум… — горько усмехнулся Стенли и покачал головой. — Разумные кистеперые рыбы.

— Рыбы остались в океане. А те, кто вышел, — тех уж нет. Конечно, для выхода из океана на сушу не потребовался разум. Но для выхода жизни в космос, может быть, именно разум является необходимым условием эволюции?

Стенли вдруг сник, обмяк и, махнув рукой, отвернулся.

— Идем, — устало сказал он Природину. — Збигнев прав. Они не люди. И говорить нам с ними не о чем.

И он пошел. Природин шагнул было за ним, но, задержавшись, оглянулся на Збигнева.

— Идите, Олег, — кивнул головой Збигнев. — А у меня есть еще несколько вопросов.

В корабле они сняли магнитные ботинки и принялись готовить корабль к расстыковке.

«Вот мы и поговорили, — думал Природин, укладывая резервный скафандр, с которого он срезал телефонный шнур, в нишу. — Как это пишут в официальных отчетах — беседа прошла в дружеской и деловой обстановке». Он закончил укладку скафандра и сел в кресло. Человечество начинает покидать Землю и уже одной ногой стоит на пороге Большого Космоса. Подобные шаги никогда не обходятся без жертв. Вот так и появилась эта станция. Но что она собой представляет: боль человечества, его неудачный шаг, как предполагал он раньше, или — будущее человечества? На первый вопрос ответить просто. Только сам старт корабля и выход его в космос означает для космонавта изменение формулы крови; отсутствие электромагнитного и гравитационного полей, наличие излучений, экранируемых атмосферой Земли и являющихся активными раздражителями сердечно-сосудистой и нервной систем, коры головного мозга, — позволили определить максимальный период пребывания человека в космосе, превышение которого означает для человека такую перестройку организма, что он просто не сможет выдержать не только перегрузок при возвращении корабля на Землю, но и самого гравитационного поля Земли. Так что с первым вопросом все ясно. А вот со вторым…

— Эволюция, — зло процедил Стенли. — Эволюция затратила на нас миллионы лет! А они хотят…

— Вы ошибаетесь, Стенли. — В отсек протиснулся Збигнев. — Эволюция не меряется годами. Ее мера счета — поколения. Так, например, между нами и Юлием Цезарем лишь около ста поколений, ста человек. А от пещерного человека мы отстоим всего на несколько тысяч. Ну а при резком изменении среды обитания количество поколений до появления полностью адаптированной особи резко сокращается.

— Если только они не вымирают! — оборвал Стенли. — Хватит! Я сыт подобными теориями по горло. Не хочу больше здесь оставаться ни минуты!

Збигнев только пожал плечами.

— Хорошо. Я только попрощаюсь кое с кем на станции. А вы включите внешнюю связь.

Он ухватился рукой за поручень на потолке, оттолкнулся и вновь нырнул в переходной отсек. Природин недоуменно оглянулся на Стенли, но тот отрешенно сидел в кресле, уставившись в пульт. И тогда Олег протянул руку и включил селектор.

Несколько минут было тихо.

— Вы меня слышите? — неожиданно спросил из динамика голос Збигнева.

— Да.

— Очень хорошо. Я заблокировал люк станции, и, если через пять минут вы не отшвартуетесь, я разгерметизирую переходной отсек. Я остаюсь.

У Природина от неожиданности перехватило горло. Несколько мгновений он беззвучно хлопал открытым ртом, затем через силу выдавил:

— Збигнев…

— Не надо тратить время на уговоры. У вас осталось четыре с половиной минуты. Прощайте.

— Збигнев! — закричал Природин. — Збигнев! Немедленно вернитесь! Я вам приказываю! Немедленно вернитесь!!! Вы меня слышите?!

Он кричал еще что-то, угрожая и прося, приказывая и умоляя, пока Стенли не остановил его.

— Пора задраивать люк, — спокойно сказал он. — А то как бы он на самом деле не разгерметизировал переходной отсек.

— Но…

— Он тебя не слышит. И не только потому, что отключил связь. Он уже один из них.

Станция удалялась. Уходила в колючую звездную пустоту. Обшарпанная, с оторванным крылом солнечной батареи и порхающими вокруг нее отслоившимися пластами эмали, она продолжала свой долгий, бесконечный путь по орбите.

— Погребальное зрелище, — угрюмо проговорил Стенли. — Я здесь уже седьмой раз. И последний. Все пытался увидеть брата. Оставлял ему письма — он их не брал. Хотел поговорить с ним… Вот и поговорили. — Он вздохнул. — Знаешь, какую эпитафию на фальшивой могиле Энтони написала его жена? — неожиданно спросил он. — «Люди делятся на тех, кто жив, кто умер, и тех, кто странствует в космосе».