Билл Болдуин - Наёмники

Брим призадумался. На мостике звездолета Труссо являла собой образец идеального старшего помощника, едва ли не лучшего, какого можно найти на Флоте. Но при этом она при желании была еще и чертовски привлекательной, можно сказать, соблазнительной женщиной. И притом что при исполнении служебных обязанностей они соблюдали приличествующую дистанцию, ему почему-то льстило, что она сочла его достойным, открыв живую, из плоти, женщину, скрытую обыкновенно под профессиональной оболочкой.

Целый полк лакеев в желтых ливреях проворно раздал среди гостей сигареты, сигары и трубки всех видов. Брим вежливо отказался: курение никогда не доставляло ему удовольствия. Впрочем, он взял-таки понюшку какого-то ароматного (и, судя по всему, безумно дорогого) табаку, не переставая при этом прислушиваться к разговору. Последний касался в основном политики — темы настолько же чужой для него, насколько управление звездолетом — для остальных. Он попытался сосредоточиться на самых примитивных вопросах, что задавали ему влиятельные типы, с которыми познакомил его Салташ, но в мысли его то и дело вторгался голос Труссо:

«…в конце концов, это ради вас я выставила ее напоказ». Было чертовски приятно думать о ней как о живом человеке.

К счастью. Набоб Мустафа, покончив с разговорами раньше обыкновенного, дал наконец знак начинать бал.

Танцор из Брима был чудовищный. В свое время он получил, разумеется, зачаточную подготовку в Академии, однако сразу по ее окончании то немногое, что он усвоил, немедленно было выброшено им из головы, ибо только раздражало. Он запросто мог вести самый капризный звездолет по самым опасным закоулкам Галактики. Он твердо верил в свою способность приземлить корабль, который другие бросили бы еще в космосе — или разбили бы при посадке. Он даже считал себя достаточно умелым любовником; по крайней мере последние несколько лет нареканий по этой части не было. Но стоило сунуть его в бальную залу, заставив при этом крутить женщину в такт музыке (в которой не разбирался абсолютно!), как он немедленно превращался в неловко топчущегося на месте дебила. От одной мысли об этом у него предательски холодели руки. Поэтому он по привычке держался подальше от танцующих, обыкновенно в баре, по возможности поддерживая ни к чему не обязывающие разговоры и бдительно сохраняя дистанцию от дам, не знакомых с его танцевальными способностями.

Так он поступил и на этот раз. Он уютно устроился в одном из славных, отделанных темным деревом баров Мустафы, когда в дверном проеме возникла голова Труссо.

— НАМ ПОРА, — театральным шепотом прошипела она, устремив в него обтянутый перчаткой палец, словно это был бластер.

Сердце Брима панически подпрыгнуло в груди, и проклятые руки снова похолодели. В голове вертелись бесчисленные, накопленные за годы опыта отговорки. Увы, ни одна не подходила.

Улыбаясь его очевидному смятению, Труссо мотнула головой в сторону бальной залы.

— НУ ЖЕ! — прошептала она, соблазнительно двинув бюстом. Странное дело, при всем этом ей удавалось сохранять абсолютно невинный вид.

И тут Брим сдался. Возможно, свою роль в этом сыграло вино, но его захлестнула волна отчаянного безрассудства. В конце концов, если уж танцевать, то с Труссо! Кто как не они двое — лучшие летные командиры во всей известной Вселенной и за ее пределами? Допив из кубка последние капли, он встал, протянул ей руку и повел в залу так, словно и впрямь знал, что делает.

Увы, оказавшись на блестящем паркете с миниатюрной партнершей в объятиях, он как и прежде смог только шаркать ногами, изо всех сил стараясь более или менее попадать в ритм или как там это называлось.

Странное дело, но Труссо это, казалось, вовсе не беспокоило. Напротив, она старательно прижималась к нему всем телом, в первую очередь бюстом. И что уж совсем невероятно, он даже начал получать от всего этого удовольствие. До сих пор он и не замечал, что ее коротко стриженные волосы пахнут невероятно возбуждающе!

Он только-только начал расслабляться и наслаждаться новыми ощущениями, когда музыка вдруг кончилась. Он вспыхнул, представив, как выглядел со стороны: идиотски шаркающий ногами в наступившей тишине. Остальные пары менялись партнерами или выходили из залы. Он опустил взгляд на Труссо — та, зажмурившись, склонила голову ему на грудь, словно тоже не замечала, что танец кончился. Она даже продолжала покачивать бедрами в прежнем ритме.

— Надя, мне кажется, это уже кончилось, — со вздохом прошептал Брим.

— Я знаю, Вилф, — так и не открывая глаз, отвечала она. — Давай не обращать на это внимания. Слишком уж скоро нам возвращаться на борт. Я снова стану не «Надей», а «старпомом», а ты — обычным «шкипером», который и подумать боится о том, чтобы обнять меня вот так. Вот я и хочу, чтобы время остановилось. Знаешь, когда пьяна, можно делать все, что угодно.

— Надя… — прошептал Брим, но тут на плечо ему легла чья-то рука.

— Прошу прощения, коммандер, — с улыбкой заявил какой-то длинный дипломат, — но следующий танец с лейтенантом, если не ошибаюсь, за мной.

Труссо сразу очнулась.

— Легат Цумвальтер! — радостно вскричала она, украдкой подмигивая Бриму, и осторожно высвободилась из его объятий. — А я все искала вас…

Брим поклонился.

— Это было истинным наслаждением, лейтенант, — выдавил из себя он.

— Еще каким наслаждением, — ответила она, на мгновение встретившись с ним взглядом. — Я не скоро забуду об этом.

— Я тоже, — вздохнул. Брим, поклонился дипломату и побрел в сторонку.

Вскоре после этого он вернулся на корабль и провел очень, очень одинокую ночь.

За несколько дней, прошедших после бала, Салташ еще несколько раз приглашал Брима во дворец для знакомства с влиятельными флювийцами — как военными, так и гражданскими. Как-то утром, после довольно утомительной встречи с высокими чинами из флювийского военного флота, они возвращались к своему глайдеру, когда Брим заметил в углу одного из необъятных дворцовых залов крупную фигуру, почему-то показавшуюся ему знакомой. Огромный крючковатый нос, клочковатая рыжая борода, свободный белый балахон и ярко-синяя чалма очень и очень напоминали Бриму пашу Корфуцци, каким его изображали на портретах. Мужчина крадучись перебегал от колонны к колонне, и вид у него был самый подозрительный.

— Это ведь паша, верно? — спросил Брим.

— Пресвятая и милосердная Вселенная! — вполголоса выругался Салташ. — Ну да, это он. — Тут он застыл как вкопанный, с тревожным видом шаря взглядом по залу. — А вон — посол Закристы, — задохнулся он от волнения. — Прямо перед ним…

Не успел он договорить, как Корфуцци выхватил откуда-то из складок своего балахона два тупорылых бластера и навел их в сторону дипломата-облачника. Однако не успел он прицелиться, как в толпе взвыли тонкими голосами сирены, и по меньшей мере десять Имперских агентов, волшебным образом возникнув из ниоткуда, попытались повалить его на мраморный пол.