Билл Болдуин - Защитники

— Вот тут ты и не прав, и ты это знаешь. Я действую миром ничуть не хуже, чем ты.

Амхерст открыл рот, чтобы возразить, но Брим обрезал его взглядом, полным презрения.

— И даже в лучшем свете, Амхерст, — сказал он, — твой пацифизм — это просто лень лежебоки. И это ты тоже знаешь. Ленивое умение считать желаемое действительным, когда делаешь вид, что тебя защитят стены твоего уютного дома. Но не дать обрушить стены дома — это работа для военных, среди прочих тяжелых работ, на которые мало охотников. Всю историю человечества мы, военные — ползая в грязи, сидя в танке или в звездолете, — защищали пацифистов вроде тебя от последствий ваших близоруких проповедей. Когда злые силы вроде Негрола Трианского и его прихвостней побеждают, пацифистов первых гонят в лагеря смерти. И не говори мне, что ты об этом не слышал. Я тебя уже много лет назад предупреждал.

Под его взглядом бывший сослуживец отступил на шаг.

— Сколько было демонстраций в защиту мира на Тарроте? — напирал на него Брим. — Ноль, вот сколько. Негрол Трианский дебаты насчет мира пресекает в корне. В его Лиге только ему позволено иметь «права». Что бы ни хотели думать его подданные, в директивном порядке виновная сторона — это мы. Но по более объективным меркам самой цивилизации, Пувис Амхерст, это мы — правая сторона, что бы ни блеяли вы, трусы из КМГС, на ваших мерзких митингах и демонстрациях. Не обманывай себя! — сказал он, тыкая пальцем в грудь Амхерста. — Это облачники по-настоящему любят войну. Это они отвергли все мирные шансы, которые мы им давали с самого заключения этого фальшивого Гаракского договора. Не военные Авалона ответственны за эту войну, а сам Негрол Трианский — и заблудшие предатели в нашей Империи, которые его поддерживают.

Брим остановился, вдруг поняв, что произошло. Все голокамеры смотрели на него. Его перехитрили. Тут тебе не мостик звездолета, где он дал бы сто очков вперед лучшему из них. Он был в самом центре территории КМГС — на скользкой арене публичного выступления. И тут он глянул в лицо Амхерста и увидел… страх. Вот оно! В этот раз он получил огромное преимущество — люди видят, что происходит на самом деле. Правда произнесена вслух. Он повернулся к своему старому врагу, сердце колотилось в горле.

— Момент для определения образа действий Империи давно миновал, — сказал он, — потому что выбор между битвой и смирением сделан за нас на Тарроте, а не на Авалоне. А теперь самое время для всех — в том числе и для вас, господин граф Амхерста, — спрятаться за спину людей, чья работа — биться на этой войне.

Он сделал глубокий вдох, вспомнив мудрого монаха из монастыря градгроут-норшелитов в Аталанте, который научил его одной древней молитве этой почтенной религии. Уставясь в объективы голокамер, он произнес со всей решительностью, которую смог собрать:

— Я не религиозный человек, — сказал он. — И не уверен, что могу даже воспринять что-нибудь глубже той духовной связи, что есть у меня с моей Империей. Но когда-то, давным-давно, мне сказал несколько слов мудрец, живущий на том краю галактики. Они служили мне много лет, и я предлагаю тебе воспользоваться ими, Пувис Амхерст, чтобы они вели тебя в твоей борьбе за нанесение нам окончательного поражения.

Он склонил голову.

— О Вселенная! — воззвал он, и его слова отдались эхом в пустом и тихом вестибюле Адмиралтейства. — Простри, молим мы тебя, дух твой всемогущий и защити солдат Империи. Поддержи их в день битвы, наполни их храбростью и верностью и даруй им возможность служить всегда без упрека…

Когда он договорил, все камеры были уставлены на него. А Пувиса Амхерста нигде не было видно.

Вышло так, что на Порт 30 Брим в этот вечер не вернулся. Вскоре после брифинга его и двух его спутников «пригласили» на вечеринку в кают-компании имперского линейного крейсера «Бенвелл». Причем было ясно, что никакие «к сожалению» не рассматриваются — даже от офицеров, которые только что пролетели полгалактики и одеты скорее для вождения кораблей, чем для вечеринки с товарищами. Особенно злился Брим. Он рвался начать работу в тот же день. Но, как всегда на политически насыщенной военной арене Авалона, общественные обязанности считались не менее важными, чем фактическая работа. Брим мрачно буркнул про себя, что Лига скоро это переменит. Но пока не началось нападение, вечера на Авалоне предназначались для развлечений — и завоевания политических позиций.

«Бенвелл» сошел со стапелей, если Бриму не изменяла память, более двадцати лет назад. Он был построен на замену великому линейному крейсеру «Немей», погибшему в неравном бою с силами Лиги в исторической битве под Зарнатором, когда пропал и адмирал Мерлин Эмрис. Когда глайдер подъехал к внушительному входному порту крейсера, Брим вспомнил свое юношеское преклонение перед Эмрисом и тремя великими линейными крейсерами — «Немей», «Иат Галад» и «Оддеон». До войны адмирал и его эскадра посещали гавани по всей галактике, демонстрируя цвета — и силу — Галактической Империи Грейффина IV. Гибель и Эмриса, и его флагмана оплакивали по всей галактике. Почти чудесного возвращения первого после шести лет «изгнания» на первобытной планете и его влияния (в то время тайное) на исход Битвы при Аталанте более чем хватило для того, чтобы он стал легендой своего времени.

— О Вселенная! — шепнул Молдинг, когда они вышли на мостовую и воззрились на возвышающуюся перед ними громадину. — Сколько ни приходится мне видеть эту посудину, никак не привыкну, какая она огромная.

— И красивая, — поддержал его Брим. По всей тысячеираловой длине корабля не светилось ни одного огня. Даже швартовые лучи были приглушены. И все равно даже при затемнении знаменитый силуэт корабля был ясно виден на фоне звездной россыпи центра галактики. Когда-то «Немей» считался самым красивым линкором своего времени, непревзойденным по совершенству конструкции. И «Бенвелл» был таким же. С носа и кормы над продолговатым корпусом возвышались три группы разлагателей на грациозных башнях, в буквальном смысле вплавленных в закругления палубы. Решетчатые надстройки, поддерживающие мостик, придавали кораблю зловещий вид, выдавая его смертоносное назначение. И если огромный корабль не мог заменить великий «Немей» в сердцах его почитателей, старых звездоплавателей Империи, то по красоте он даже превосходил своего предшественника за счет многочисленных усовершенствований конструкции.

Когда Брим и двое его спутников приблизились к гравибассейну, где стоял корабль, воздух наполнился грохотом не менее пятидесяти тяжелых отражательных генераторов и разговаривать стало невозможно. Они предъявили удостоверения большому — и очень тщательному — наряду охраны и довольно далеко зашли по переходному трапу, когда стало опять слышно друг Друга.