Билл Болдуин - Осада

Барбюс поднес роскошное приглашение к высокому хрустальному окну и покачал головой. Надпись на старинном пергаменте была сделана золотом — от такого не отказываются.

— Если уж эти медведи устраивают праздник, так устраивают. Да не где-нибудь, а в новом Елизаветинском дворце.

Брим посмотрел на маленькое замерзшее озеро, окаймлявшее бородовские сады. Зимний день клонился к вечеру, и крестьяне в теплых пестрых одеждах уходили со льда, таща связки выловленной за день рыбы. Брим вздрогнул, несмотря на огонь, гудящий в камине, и большую кафельную печь, обогревавшую каждый уголок его гардеробной. Похоже, медведям содескийские зимы докучали не так, как людям, — возможно, потому, что последние не имели естественных меховых шуб, а носить чужой мех на содескийских планетах никто бы не посмел.

— Ты что, бывал там? — спросил адмирал рассеянно.

— В Елизаветинском дворце? А то как же, адмирал. — Барбюс помог Бриму надеть парадный китель с орденами и медалями. — Вот вам одно из преимуществ отказа от офицерского звания. У адмирала весь день расписан по минутам, зато у меня останется время посмотреть город — а тут есть на что посмотреть, хотя холод стоит собачий.

Брим улыбнулся. Барбюс с незапамятных времен отказался от многочисленных предложений повысить его в звании, предпочитая оставаться при Бриме, потому что, как говорил он, «ни с кем больше не представляется столько возможностей влипнуть в историю». Кроме того, Барбюс был величайшим жуликом во Вселенной и мог достать все в любое время и при любых условиях. Несколько лет назад император — тогда еще принц — Онрад — назначил Барбюса постоянным вестовым Брима на том веском основании, что большего ущерба Лиге причинить невозможно.

Брим отступил назад, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и застонал. Золотой аксельбант, болтающийся на правом плече, целая выставка побрякивающих медалей и пересекающий грудь багровый кушак с двумя Имперскими Кометами — высшей военной наградой Империи — все это крайне стесняло его. Форма, считал он, должна быть шикарной, но функциональной — пригодной для боя, если в том возникнет необходимость. Сейчас он чувствовал себя, как дешевая лавочка на авалонском Илингском проезде в праздничный сезон.

— Что ж, авось и я нынче вечером что-нибудь увижу — по крайней мере бальный зал.

Барбюс, прищурясь, поправил на Бриме перевязь и нахмурился.

— Прошу прощения, адмирал, но мне сдается, вам сегодня не до веселья.

— Какое уж тут веселье, когда Родеф ноф Вобок заглядывает через плечо. Этот поганый жукид может начать вторжение в любой момент, насколько нам известно. — Брим действительно думал об этом в течение короткого содескийского дня, но сейчас он говорил не всю правду. Что — вернее, кто по-настоящему не давал ему покоя, так это Марго Эффервик, самая жизнь которой находилась теперь под угрозой. За эти годы Брим сменил множество великолепных любовниц, но она всегда оставалась той, единственной, и всякий раз, бывая на балу или приеме, он не мог не вспомнить о ней.

Он грустно улыбнулся, глядя на густеющие сумерки за окном. Вот уже семнадцать лет минуло с той ночи, когда он впервые встретил ее светлейшее высочество, принцессу Эффервикского доминиона и кузину принца Онрада. Это произошло на одной из флотских вечеринок, когда Брим служил на своем первом корабле, эсминце «Свирепый». Марго присутствовала там в качестве простого лейтенанта, и, как скоро убедился Брим, к службе она относилась всерьез. Высокая, прекрасно сложенная, она была одной из самых красивых женщин, которую он знал, но не одна красота влекла его к ней. Он до сих пор представлял ее себе такой, какой она была в ту ночь: пышные золотые локоны и мягкие, выразительные голубые глаза, светящиеся живым умом. Ее кожа, почти болезненно бледная, слегка розовела на щеках, а когда она улыбалась, то ужасно мило морщила лоб. Влажные губы, длинные красивые ноги, маленькая грудь… Брим прикусил губу.

Они влюбились друг в друга, а через некоторое время стали любовниками. Она была принцессой Эффервика, самого влиятельного доминиона Империи, он — простолюдином из Карескрии, самого захолустного из всех секторов. На время абсурдная реальность галактической войны стерла все различия между ними — но только на время. Марго навязали династический брак с Роганом Ла-Карном, бароном Торонда — этим предполагалось скрепить союз его внушительной державы с Империей.

Однако звездные любовники продолжали свой роман, где нескончаемые периоды разлук перемежались яркими вспышками свиданий. Какое-то время это у них получалось — даже когда суррогатный мир заставил всех вернуться к «нормам» социальной жизни. Но постепенно расстояние, родившийся у Марго ребенок и ее пристрастие к губительному лигерскому наркотику, тайм-траве, разрушили их связь, и от нее осталась только тоска, которую Брим прятал глубоко в себе.

Меньше стандартного года назад он, потерпев катастрофу, оказался в оккупированном Эффервике — и, сам того не ведая, был так близко от Марго, что мог бы прикоснуться к ней… А теперь он не знает, жива она или нет…

— Время идти, адмирал, — мягко напомнил Барбюс, подавая Бриму флотский плащ. — Доктор Бородов и доктор Урсис, кажется, уже спустились в холл…

— Спасибо. — Брим повернулся, и вестовой набросил тяжелый плащ ему на плечи.

— Знаете, адмирал…

— Да, старшина?

— Не мое это, конечно, дело… но у нее все хорошо. Я знаю.

— У кого это? — нахмурился Брим.

— У принцессы Марго Эффервик, адмирал.

— Почем ты знаешь, что я думаю о ней? — с некоторой долей раздражения спросил Брим.

— Да так, догадался. Вот уж сколько лет я подаю вам плащ перед такими вот выездами в свет — и кто бы вас, скажем так, ни интересовал в это время, выражение лица у вас всегда одинаковое.

Брим хотел было прочитать своему старому другу нотацию на предмет того, что не надо соваться в чужие дела, но подумал, что Барбюс и правда знает его лучше, чем кто бы то ни было во Вселенной. «Объекты интереса» приходили и уходили, но только Марго и Барбюс оставались неизменными в его жизни — химера и реальность.

— Пожалуй, ты прав, дружище. Ты ведь знаешь меня, как никто. И спасибо, что веришь в нее. Это нелегко — даже я на время потерял веру.

— Не вы один, — серьезно сказал Барбюс. — Многие разуверились в ней, когда ее выдали за этого жукида Ла-Карна — уж извините за выражение. И я все еще думаю, что она замышляла убить вас тогда ночью во Флюванне — да только действовала она не по своей воле. И, как-никак, она спасла наши шкуры в битве при Зонге. Вы сами знаете, адмирал, что она сделала это ради вас. Это чуть не стоило ей жизни — и ее сынишке тоже.

— Спасибо вам, старшина. Не знаю, что и сказать…