Александр Плонский - Алгоритм невозможного

«Материки и океаны», — догадался я.

Хотел что-то сказать и не мог.

Гема… Прародина… Никогда бы не подумал, что при виде ее испытаю столь сильное ностальгическое чувство. Казалось бы, меня ничто с ней не связывает, она проклята и вырвана из сердца навсегда. И родился-то я не там, а на Космополисе. Отчего же тогда эти слезы и тяжесть в груди и ощущение невосполнимой потери?

«Будь же мужчиной!» — прикрикнул я на себя мысленно и тут боковым зрением перехватил взгляд Урма. Печальный и нежный, каким, вероятно, смотрят на любимую женщину, которая больше тебе не принадлежит. И взгляд этот был прикован к Геме…

— На первый раз довольно, — оторвавшись от созерцания Ге- мы, проговорил Урм. — Ну, что скажешь?

— Здорово! — вырвалось у меня.

Но тотчас возобладало чувство осторожности.

«С какой же все-таки целью он заманил меня к себе? Что если это проверка на благонадежность? А я ему столько наговорил…»

— Здорово, — снова сказал я, но уже безразличным тоном. — Вот как, оказывается, выглядит со стороны логово врага!

— Логово врага? — повторил мои слова Урм. — Логово… Ах, да, конечно…

Непостижимо! Тис оказался врагом, агентом «призраков»! Никогда бы не поверил в это, если бы своими ушами не слышал его признания.

Суд над Тисом был открытым, ведь у нас демократия, хотя ее принципами зачастую пренебрегают.

Судебные заседания транслировали по всесвязи. Асда пришла ко мне, и мы, прижавшись друг к другу, не отрывали глаз от экрана.

На Тиса было неприятно смотреть. Он весь обмяк и напоминал уже не глыбу, а бесформенную студенистую массу. Когда на минуту показали крупным планом его лицо, нас поразило покорно-бессмысленное выражение слезящихся подслеповатых глаз. Не раскаяние, не страх были в них, а желание угодить…

Тис с готовностью рассказывал о своих преступлениях. На вопро-сы обвинителя отвечал угодливо, многословно, как будто отчиты-вался о проделанной работе. Временами даже увлекался, в тусклом голосе прорезались патетические нотки, но тотчас, вероятно вспомнив, что стоит не на трибуне, а перед судьями, переходил на подобострастный тон.

Оказывается, Тис с самого начала был завербован «призраками», верно служил им. Его прославляли за то, что изгнал врагов, тогда как в действительности он помог кучке отщепенцев беспрепятственно покинуть Космополис и тем самым избежать заслуженной кары!

— Ты молодец, — шепнул я Асде. — Сумела распознать предателя. Не зря его ненавидела. А я-то хорош, восхищался агентом «призраков»!

Асда отстранилась, насколько позволяла теснота моей каморки.

— Святая наивность! Тис — агент «призраков»?! И ты веришь в эту чушь?

— Он же во всем признался!

— И ты бы сделал на его месте то же самое.

— Я?! Мне не в чем признаваться!

— И ему не в чем, разве лишь, что рыл яму Лоору. А он признался во всех смертных грехах, кроме этого.

— Но почему?

— Ничего другого не оставалось.

— Он же мог защищаться — доказывать, опровергать!

— Кому доказывать, «вернякам»? С ними не поспоришь.

— Тогда, по крайней мере, не надо наговаривать на себя! А он, как ты утверждаешь, это делает. Зачем?!

— Чтобы избежать пыток.

— Ничего не понимаю… О чем ты? Какие пытки?

— Ты словно вчера родился, — обожгла меня насмешливым взглядом Асда. — Неужели не знаешь?

— Но ведь Тис — второй человек после Лоора, историческая лич-ность! Портреты висели в каждом отсеке!

— Все как раз и объясняется тем, что второй человек замышлял сделаться первым. И если бы удалось, под судом был бы сейчас не он, а Лоор. Но тот оказался не по зубам Тису, успел его обезвредить.

— Не может быть! Лоор выше мести! И потом, они же друзья, разве не знаешь?

— Ты и на самом деле ребенок, Фан! — Уже не насмешка, а грусть была во взгляде Асды. — Лоор и дружба, Лоор и порядочность… Это же несовместимые понятия! Когда ты, наконец, повзрослеешь?

Тиса приговорили к изгнанию, то есть фактически к смерти.

Формально смертной казни у нас не существует. На «изгнанника» надевают одноразовый «погребальный» скафандр с десятиминутным запасом кислорода и катапультируют в космос.

Еще недавно «изгнание» казалось мне гуманным актом: пре-ступника непосредственно не убивали, а правосудие вершилось. При этом общество во имя гуманности сознательно шло на жертвы: «погребальный» скафандр невосполнимо утрачивался, вместе с ним — неисчислимое множество атомов, составляющих тело осуж-денного. А ведь в замкнутой системе драгоценен каждый атом: кругооборот веществ должен быть полным и непрерывным! На Космополисе нет кладбищ. «Из праха вышел и вновь обратишься в прах», — это вычитанное мной в старинной книге изречение имеет для нас буквальный смысл. Рождаясь, мы заимствуем у системы атомы, а умирая, возвращаем их.

Теперь же я вижу, сколь лицемерны были мои представления о гуманности. Все яснее становится противоречие между высокими идеалами лооризма и действительностью. Неужели Лоор не видит, как извращают и уродуют его учение? Если так, то он просто слеп! А если нет, то почему мирится с этим? Он же всевластен!

«Лоор… обезвредил»…

Невероятно! Живой Бог, Демиург Космополиса! Тис был его другом, одним из строителей замкнутой системы, они казались не-раздельными, как нераздельны добро и справедливость. И вот вче-рашний сподвижник низвергнут, втоптан в грязь…

А вдруг Асда, действительно, права? До сих пор я думал, что в ней говорит дух противоречия, желание поддеть меня. Мне претила ее привычка глумиться над нашими духовными ценностями. Но что если это никакие не ценности?!

«Изгнание» Тиса непредвиденно осложнилось: ни один из имевшихся на складе «погребальных» скафандров не подходил ему по размеру. Пренебрегая герметичностью, принялись сшивать воедино два скафандра. Получилось нечто бесформенное…

Мы видели по всесвязи, как вели Тиса к отсеку катапульты. Вернее, волокли, словно тяжелый мешок, два дюжих «верняка». А из мешка доносился вой…

«Верняки» втолкнули мешок в отсек, едва не выломав дверцу. Послышался негромкий хлопок, пол под нашими ногами чуть вздрогнул…

Я представил себе беспомощную куклу — Тиса в черноте космо-са, среди чересполосицы звезд и мелькания Гемы, и содрогнулся. Тис вернется на родную планету облачком пепла, сгорев, подобно метеориту, в ее атмосфере. И это облачко будет долго витать над Гемой, а затем рассеется на ее материках и океанах.

Жуткая смерть! Но есть в ней и мрачная торжественность, как будто во искупление зла, в знак прощения приняла блудного сына в свое лоно преданная им родина…

Мы с Урмом и впрямь подружились. Странно… Что он нашел во мне? В глубине души я сознаю свою заурядность. А Урм — личность, умница, каких мало. Дружить с ним лестно и в то же время как-то неуютно. Невольно ждешь, что он скажет: «Поигрались, и довольно!»