Александр Плонский - Алгоритм невозможного

Я уже не был тем наивным юнцом, для которого вступление в космол означало праздник. Благодаря Асде и тому же Урму у меня открылись глаза на лицемерие, пропитавшее наше общество.

Я признал причастность вождя к преступлениям и сейчас на вопрос Асды: «ты любишь его?» ответил бы решительным «нет!»

Лоор оказался низким человеком, а вовсе не живым Богом. Но лооризм… Если для меня еще существуют идеалы, то они питаются только им. А Урм хочет уничтожить эту святыню!

— Ты меня осуждаешь… — сказал Урм, пристально посмотрев мне в глаза. — Но пойми, другого шанса победить нет. Я должен играть роль функционера, иначе буду раздавлен.

— Куда уж мне тягаться с тобой в искусстве комедии, — перебил я его язвительно.

— Ради дела, которому служу, готов быть и комедиантом, — с достоинством ответил Урм.

— Так вот для чего я был тебе нужен… Ты ошибся в выборе, со-ветник вождя!

— Да, пожалуй, я ошибся в тебе. Ну что ж, донеси на меня «вер-някам»!

«Почему бы и нет?!» — промелькнула подлая мыслишка, и я плюнул ей вслед.

— Мне нечего делать у «верняков»! Я не доносчик, но и дву-рушником не стану!

— А я двурушник, — сдавленным голосом проговорил Урм. — Ты ведь это имел в виду? Уходи, Фан, нам больше не о чем гово-рить…

Теперь я знаю, как это бывает. Негромкое потрескивание, человека окутывает облако. Края облака загибаются внутрь, словно кто-то затягивает узел. В нем видны контуры человеческого тела. Облако сминает их, спрессовывает в точку. Перед тем, как исчезнуть, точка ярко вспыхивает. И вот уже нет ни облака, ни точки, ни человека. Остается лишь слабый запах озона, да и тот через минуту исчезает…

По-научному это называется селективной деструкцией. О ней говорят как о важнейшем технологическом процессе, и только. В замкнутой системе, куда ничто не поступает извне и где ничто не должно теряться, деструкция — единственный способ получить атомы, этот исходный материал для синтеза любой новой структуры. Умерев, я, как и всякий космополитянин, подвергнусь деструкции. Или умру оттого, что буду деструктирован. О последней возможности у нас не говорят вслух. А если и обмолвятся, то намеком…

Наше жизненное пространство ограничено объемом Космопо-лиса. Оно позволяет существовать всего лишь десяткам тысяч лю-дей (точное число, как и многое другое, держится в секрете).

На Геме столько вмещал стадион. Люди собирались туда, чтобы утолить жажду зрелищ, а затем снова рассеивались на необо-зримых пространствах города, страны, планеты…

Нам же «рассеиваться» негде. Наша цель — выжить, не покидая «стадиона». И дать выжить грядущим поколениям.

Каждое последующее поколение будет слепком с нынешнего. Абсолютная стабильность — один из постулатов лооризма. Он предопределяет неограниченно долгую жизнь нашего общества.

Год назад этот постулат был для меня непререкаемой истиной. Я не замечал в нем очевидного противоречия…

Мы строим счастливое будущее. Терпим унылое настоящее ради тех, кто придет нам на смену. Мысль о них помогает терпеть лише-ния. Мы говорим себе:

«Пусть нам плохо, стиснем зубы, выдержим. Лишь бы потомки были счастливы!»

Но о каком счастливом будущем можно мечтать, если оно при-звано воссоздать настоящее? Ведь получается, что наши потомки, в свою очередь, будут страдать ради своих потомков, а те снова повторят нашу участь! И так будет продолжаться, пока существует Космополис…

Страшно от этих мыслей. Они исподволь подтачивают мою веру в идеалы лооризма. Но если я разуверюсь в нем, то буду вынужден признать правоту Урма. И что мне останется тогда: душевная пустота, осознание своей неполноценности?

А любовь Асды, разве этого мало? Наверное, все-таки мало. Иначе не было бы метаний, мучительных поисков смысла жизни, заведомо обреченных на неудачу.

Мне хотелось побыть одному, чтобы навести хотя бы видимость порядка в своих чувствах. Тянуло в потаенные уголки, где ничто не отвлекало от размышлений.

Я и раньше любил в одиночестве бродить по немноголюдным переходам. А резервные ответвления, которыми изобилует лаби-ринт Космополиса, заброшенные накопители и окраинные тупики большую часть суток вообще пустынны. Вот и сейчас я решил пробраться туда. Миновал несколько туннелей и шлюзов — они, как обычно, были открыты.

Из бокового ответвления донеслись шаги, тяжелые и частые. Видимо, человек спешил. Интересно, куда, зачем?

Случайный прохожий, возможно, и слышал мои шаги, но не оглянулся. Скорее всего, был погружен в свои мысли.

Я шел следом, не упуская его из вида. Что-то в нем меня привле-кало.

«Он же мой двойник! — сообразил я наконец. — Тоже среднего роста, в похожем комбинезоне. Идет вразвалку, чуть косолапя, — Асда передразнивала меня, копируя такую походку…»

Сходство показалось мне забавным. Ах, если бы я тогда знал, что произойдет через несколько минут!

Вскоре к нашим шагам добавились еще одни — скользящие, крадущиеся, как будто кто-то порхал по металлической палубе, стараясь не производить шума.

В проеме мелькнула и тотчас растаяла тень.

«Что нужно этому невидимке?» — подумал я в смутной тревоге.

И тут раздалось негромкое потрескивание. Сам не знаю, как я его расслышал на фоне привычного гула серводвигателей, не смолкавшего ни на минуту в любом месте Космополиса.

Двойника — я был в сотне шагов от него — окутало облако. Ка-залось, он пытается вырваться из полупрозрачного пузыря, но тот сдавливает, ломает, душит…

А я стою, парализованный страхом и неожиданностью, с ногой, занесенной для очередного, так и не сделанного, шага…

Кричать, звать на помощь было бессмысленно, хотя на моих глазах — я сознавал это — произошло убийство. Что бы я сказал сбежавшимся на крик (сомнительно, нашлись бы такие!)? Что при мне деструктировали человека? Да меня тотчас бы доставили к «вернякам»! И те, как дважды два, вдолбили бы в мою голову, что в замкнутом обществе такого не может быть, а я провокатор, если не агент Гемы, и сознательно пытаюсь дестабилизировать обста-новку, нарушить идейно-политическое единство лиги и народа.

Инстинкт заставил меня бежать без оглядки. Волна грохота следовала за мной. Казалось, металлическая палуба кричит мне вслед: «Держи его!»

К счастью, никто не повстречался на этом бесславном пути…

Я решил не посвящать Асду в свои переживания, но она сразу же догадалась, что произошло неладное.

— Какие от меня могут быть тайны?! — настаивала она.

Пришлось рассказать обо всем.

— Знаешь, что меня больше всего поразило? — признался я на-последок. — Этот несчастный был словно мой двойник, в полутьме ты бы не различила нас. Даже одет, как я!

При этих словах Асда вздрогнула.