Филипп Палмер - Ничейный космос

Аллия берется за саблю и пытается отрубить Брэндону голову Но он юркий, быстрый — поди угонись и достань. Такое упражнение идеально для наработки ловкости, рефлексов и скорости, но очень опасно. Брэндону как-то раз отсекли голову — до сих пор доказывает, мол, у него должен быть шрам на шее. Выделывается. Микрохирургическая сшивка тканей не оставляет следов. По крайней мере видимых невооруженным глазом.

Потом все вместе принимаем душ. Не стесняемся. Чего стесняться троим измотанным жизнью боевым товарищам? А насчет секса — так Брэндон у нас гомосек, отрывается со своими по неделям, когда мы заходим в какой-нибудь порт. Аллия держит траур по Робу.

Что до меня — я старик, с головы до пят покрытый шрамами, и джунгли на лобке давно присыпаны снегом. Для экипажа я не мужик. Наверное, они правы, ведь я, черт возьми, два года не трахался!

Мне легко и приятно стоять обнаженным перед теми, кого я люблю, о ком забочусь, за кого с радостью отдам жизнь перед товарищами.

К точке обмена мы подлетаем за неделю до назначенного срока. Вдруг Гедир задумал нас «кинуть» и устроит нам западню?

Мы выбираем астероид, выдалбливаем в нем полость, которую затем наполняем нейтронием.

Неподалеку летают спутники. Размещаем на них топографические проекторы — ма-аленькие, так что вражеские роботы-разведчики их не заметят.

Заряжаем лазерные пушки, разбрасываем в пространстве нанобомбы, надеваем нательную броню и ждем… а Гедир не прилетает.

Посылаем новый е-мейл с требованием выкупа. Отвечает Гедир моментально: мол, денег получим меньше, а если снова попытаемся устроить ему западню, огненные твари начнут на нас охоту.

Стандартный прием, ха! Выпендреж. Думает взять нас на понт.

Назначаем новую точку обмена. В этот раз на встречу летит только Гарри. Он ведет мощный буксир, чтобы притаранить домой судно с деньгами и освобожденными узниками, ради которых мы все якобы и затеяли.

Буксир сбивают. Гарри удается спастись, улетев на ракетном ранце. В открытом космосе в такой передряге только лопер и выжил бы. Потому-то мы и послали Гарри.

Отправляем Гедиру третье письмо. Диктатор совсем обнаглел: предлагает нам сдаться и позволить казнить себя. Тогда наши семьи избегнут кары, а иначе их уничтожат, устроят настоящую бойню.

Пустые угрозы. Я и моя команда уже давно потеряли всех близких, любимых. Мы отвечаем встречным предложением: даем еще день, чтобы отдать выкуп, иначе Лена умрет.

Срок истекает.

Мы связываемся по видеофону с Алби. Тот сидит за столом рядом с Леной. Передаем ему новости, а он говорит Лене (которая выглядит особенно привлекательно), что Гедир позволил ей умереть.

В ответ Лена смеется — громко, задорно.

— Сыночка весь в меня!

Тогда Алби окутывает ее собой — бережно, почти что с любовью — и отпускает.

Лена падает на пол; объятая пламенем. Вопит и катается, пытаясь потушить себя. Бесполезно. Ее кожа плавится, кости обугливаются.

Лена погибает в страшнейших мучениях.

Переключаемся на канал видеосвязи с Гедиром, говорим: все кончено, заложник убит.

Лена, его любимая мать, умерла.

Я стала профессиональной пианисткой и дала концерт в «Карнеги-холл».

Я с трудом верила в реальность происходящего, будто пользовалась огромной, но незаслуженной честью. Да, за аренду зала пришлось заплатить, однако концерт я давала не ради славы. Просто у меня блестяще получалось играть на пианино, и было полное право выступить впервые именно в «Карнеги-холл».

Всю ночь перед концертом я не спала. Рано утром поднялась с постели — голодная. Но сил поесть не было. Я снова легла поспать после обеда, потом приняла душ, переоделась и поехала в «Карнеги-холл» на два часа раньше запланированного.

Была пятница. Я надела черное платье… нет, синее. Облегающее. Без рукавов. Никаких драгоценностей. Волосы… собрала в узел на затылке? Или просто аккуратно причесала и зафиксировала гелем? Кажется, собрала в узел.

Стояла жара. Подмышки вспотели, пришлось умыться в уборной. Я… ой, нет-нет, это было в другой раз. Впрочем, не важно. Итак, ночь выдалась холодная, платье на мне было синее. С рукавами. Да, точно так.

Журналисты, репортеры — все рвались взять у меня интервью. Я всем отказала. Заперлась в гримерке и начала медитировать. Затем посмотрела один эпизод из комедийного сериала на портативной видеодвойке.

Ощутив готовность, я вышла на сцену (шла к ней долго). Села за рояль, бросила взгляд на пришедших и чуть не хлопнулась в обморок. Собралась, посмотрела на клавиши, очистила разум от лишних мыслей. Тут в зале кто-то кашлянул, нарушив идеальную тишину, однако я на это не обратила внимания. Только еще раз проверила свою готовность и заиграла…

За милли-милли-миллисекунду между тем, как мозг отдал команду пальцам, и тем, как они извлекли из рояля первый звук, я успела подумать: «Неплохо, Лена, очень неплохо… для лишенной музыкального слуха и вообще не одаренной музыкально».

Отсутствие способностей к музыке, если честно, бесило меня еще в школе. По всем предметам я получала пятерки, и только на физкультуре от меня проку не было (да это и не важно). Однако большой и светлой — хоть и несбыточной — оставалась мечта стать великим музыкантом. Сначала я завалила экзамен по кларнету, потом по флейте и виолончели. Оказалось, я даже не умею правильно держать смычок, руки действуют вразнобой, мелодии в памяти не удерживаются, а ноты для меня все похожи. Как-то в школе мы ставили мюзикл «Отверженные» по Гюго, и мне велели просто раскрывать рот в нужном месте — мое пение, видите ли, не соответствовало духу разгневанной толпы.

Я выросла, написала свою знаменитую книгу, после — вторую и, наконец, задумала третью, «Ты — Бог и безмерно талантлив». О развитии талантов. В качестве эксперимента я решила освоить сразу несколько видов спорта: теннис, тхеквондо, стрельбу из винтовки. И до кучи взяла игру на рояле.

Исследования заняли гораздо больше времени, чем я ожидала — лет сорок. Но к тому времени я достаточно разбогатела, чтобы позволить себе заниматься подобными вещами ради удовольствия. Наука и постепенное углубление в технику релаксации позволили мне развить в себе рефлекторную способность отстраненно, как бы со стороны наблюдать за движениями собственного тела, позволять ему двигаться самому, инстинктивно.

Неувядающая молодость дала возможность совершенствоваться бесконечно. К шестидесяти годам я получила черный пояс и четвертый дан по тхеквондо и дзюдо. В семьдесят — играла в теннис на уровне одаренного новичка пятидесяти лет (хорошо, но недостаточно, чтобы выступать на Уимблдоне).