Питер Гамильтон - Нейтронный Алхимик: Консолидация

Все время их спора в таверне Такуля царила полная тишина, какая наступает обычно, когда совершенно чужие люди обсуждают твою судьбу в двух шагах от тебя. Но сейчас спор был окончен, и судьба решилась.

Официантки с визгом забились под стойку бара. Семеро космонавтов рванулись к затворенному сфинктеру. Пятеро даже ринулись на одержимых с тем, что под руку подвернулось: с ядерными клинками (погасшими), «розочками» из бутылок, дубинками-разрядниками (тоже бесполезными) и просто с кулаками.

В ответ вспыхнул белый огонь. Капли его били по коленям и лодыжкам, калеча и обездвиживая, бичи оплетали ноги наподобие раскаленных кандалов. И когда жертвы их рухнули на пол в дымном облаке горящей плоти, одержимые ринулись на них.

Росио Кондра уже пять веков томился в бездне, когда пришло время чудес. Тянулось безумное бытие, мука, которую он мог сравнить лишь с последним мигом перед смертью от удушения, растянутым в вечность, в полной тьме, тишине, немоте. Прожитая жизнь прокручивалась перед ним миллион раз, но этого было мало.

А потом пришло чудо, и из внешнего мира начали сочиться ощущения. На долю секунды в пустоте бездны открывались провалы, точно просветы в черных тучах, откуда нет-нет да глянет на землю сладостный золотой луч рассвета. И каждый раз в слепящий, оглушительный потоп реальности рушилась единственная погибшая душа, устремляясь к красоте и свободе. А Росио вместе с оставшимися мог лишь выть от тоски, и молить, и молиться, и обращать тщетные клятвы к непреклонным, безразличным живущим, обещая им спасение и вечное благо… если они только помогут.

Возможно, какой-то толк и был от этих клятв, потому что трещины открывались все чаще, так часто, что это стало мукой — знать, что есть выход из небытия, и не иметь сил им воспользоваться.

Но не сейчас. В этот раз… благодать осияла Росио Кондру так ярко, что он едва не лишился рассудка. И в этом потоке ощущений слышались чьи-то крики агонии, мольбы о помощи.

— Я помогу, — солгал Росио. — Я остановлю это.

И боль затопила его вслед за этими лживыми словами, когда душа взывающего слилась с его собственной. Но это было куда больше, чем простое соединение пропащих в поисках избавления от тоски. По мере того как сплетались их мысли, Росио прибавлялось мощи, а боль переходила в экстаз. Он ощущал, как подергиваются от мучительного жара руки и ноги, как саднит в сорванном от воплей горле, и все это приносило несравненное наслаждение, оргазм мазохиста.

Мысли страдальца становились все слабей, все глуше по мере того, как Росио силой внедрялся в нейронные пути его мозга. И с этим возвращались одно за другим подзабытые уже человеческие ощущения — биение сердца, ток воздуха в легкие. А владелец его нового тела угасал, и Росио почти инстинктивно давил его, загонял в дальние уголки мозга, со все большей и большей легкостью.

И прочие погибшие души в гневе взывали к нему из бездны, сетуя на то, что это он удостоился спасения, а не они, оставшиеся.

А потом стихли и жалкие угрозы, и бесплодные обвинения, а остались только слабые протесты прежнего хозяина тела и еще один, странно далекий глас, умоляющий рассказать, что случилось с ее возлюбленным. Росио удавил разум хозяина, захватив его мозг целиком.

— Хватит, — послышался женский голос. — Ты нам нужен кое для чего поважнее.

— Пустите! — прохрипел он. — Я почти, почти…

Силы его прибывали, захваченное тело начинало отзываться. Залитые слезами глаза с трудом, но различали смутные очертания склонившихся к нему троих человек. Вероятно, то были ангелы — потому что нечеловечески прекрасную девушку окружал сияющий белый ореол.

— Нет, — проговорила она. — Уходи в черноястреба. Немедля.

Должно быть, это какая-то ошибка. Или они не понимают? Это было чудо. Искупление.

— Я пришел! — шепнул им Росио. — Вот, видите? Я вошел. Я смог.

Он поднял новоприобретенную руку, глядя, как прозрачными трутовиками свисают с пальцев волдыри.

— Теперь убирайся.

Рука исчезла. Кровь заплескала лицо, залив глаза. Росио хотелось кричать, но сорванные голосовые связки не подчинялись.

— Убирайся в черноястреба, ты, дерьмецо, или отправишься обратно в бездну. И в этот раз тебе никто не позволит вернуться!

Еще один поток потрясающей боли и расползающееся бесчувствие подсказали Росио, что уничтожена его правая нога. Они глодали его прекрасную новую плоть, не оставляя ему ничего. Росио взвыл от этой вселенской несправедливости, и вдруг в рассудке его зазвучали слабые, гулкие голоса.

— Видишь? — спросил Дариат. — Все очень просто. Направляешь мысли вот так…

Он подчинился, и сродственная связь отворила ему разум «Миндори».

— Что случилось? — возбужденно спросил черноястреб.

Левая нога Росио исчезла совсем, белое пламя окутало его пах и обрубок правого бедра.

— Перан! — воззвал черноястреб. Росио наложил отпечаток мыслей капитана на свои собственные.

— Помоги мне, «Миндори».

— Как? Что происходит? Я не чувствую тебя. Ты закрылся от меня. Почему? Раньше ты так не делал.

— Прости. Это боль, инфаркт. Я, кажется, умираю. Позволь мне прийти, подруга моя.

— Иди. Торопись!

Он ощутил, как ширится сродственная связь, и на другом ее конце ожидал черноястреб, чей разум не испытывал к капитану ничего, кроме любви и приязни. Доверчивое, мягкосердечное создание, несмотря на великанские размеры и мощь. И тогда Кира Салтер надавила на него снова.

В последний раз прокляв тех дьяволов, что не оставили ему выбора, Росио покинул драгоценное человеческое тело, скользнув по сродственному каналу. Этот переход отличался от того, что привел его в мир живых. Первый был насильственным, теперь же его поджидали объятия простодушной возлюбленной, готовой укрыть его от всякого зла.

Энергистический узел, порожденный его душой, внедрился в поджидающие его нейроны в самой сердцевине черноястреба, и последняя ниточка, связывавшая Росио с телом капитана, лопнула, когда череп разлетелся в мелкие ошметки под ударом кулака торжествующей Киры.

«Миндори» покоился на своем пьедестале, на втором из трех посадочных уступов Валиска, терпеливо втягивая в пузыри-хранилища питательную жидкость. За неподвижным космопортом обиталища виднелся газовый гигант Опунция, сплетение бледно-зеленых штормовых колец. Черноястребу это зрелище казалось умиротворяющим. Он родился в кольцах Опунции и за восемнадцать лет вырос до стодвадцатипятиметрового конуса имаго. Даже среди черноястребов, чья внешность могла сильно отличаться от обычного для космоястребов диска, такая форма была необычной. По темно-зеленому коралловому корпусу шли лиловые кольца, сзади торчали три толстых плавникообразных выступа. При такой форме модуль жизнеобеспечения мог пристроиться на корпусе только сверху, наподобие оседлавшей корабль сплюснутой капли.