Сергей Буркатовский - Война 2020. Первая космическая

— Угу. С маргарином.

— Все мы не миллионеры. — Абрамов философически пожал плечами. Ну да, он психолог. Небось и высоконачальственные разносы воспринимает как внеплановый тренинг. — У тебя хоть в качестве компенсации есть возможность симпотных журналюшек кадрить. Та дамочка с хабаровского радио очень даже ничего была.

— Да брось. Так… подход к снаряду.

— Фиксируем демонстративно-пренебрежительное отношение к женскому полу. Осторожней, Филоныч, эдак можно и ориентацию сменить.

— Достал уже, Абрам. У тебя что — фиксация?

— Ты первый начал. По кофейку? Перед дорожкой? Или по пятьдесят?

— Можно. Но только кофе. А то мне еще разбираться, что там ребята наработать успели, пока мы с тобой на старты любовались.

— Ну, как хочешь.

Они просочились через вертушку один за другим, вышли на улицу. Коллеги по несчастью тоже разбредались кто куда. Впрочем, большинству путь недалек, по кабинетам и закуткам здесь же, в здании. Кто торопился развивать бурную деятельность, а кто и оную деятельность имитировать. А они не спешили. Все равно пилить в ближнее замкадье, а машины только через час придут. Или еще позже. Не проехать по Москве — пробки. Народ с отпусков повозвращался, мечутся, бедолаги, учебники-тетрадки для детишек закупают. Как всегда — в последний день. Ну или в один из последних. Так что время на кофеек найдется.

Кофе, кстати, был неплох, особенно по сравнению с носящей это гордое имя бурдой, сопровождающей жизнь служилого люда, что военного, что штатского. Бурда в пайках, бурда в конторских автоматах, бурда растворимая — в банках с наклейками разной степени художественности. Бурда в самолетах — впрочем, там к этой бурде хоть стюардессы симпатичные прилагаются. Иногда симпатичные. Хотя официантка в кофейне тоже была ничего. К сожалению, не та, которой достался их столик. Красивую — действительно красивую — молодую девчонку оттерла наштукатуренная бабенция, тут же начавшая строить Филонову глазки. Тот держался стоически — умение не разочаровывать женский пол ни до, ни после, ни во время, ни (как в данном случае) вместо у него, похоже, было врожденным. Но Абрамов еле заметно скривил в ехидной усмешечке рот — психолог он, собака такая, был от бога и душевные страдания красавчика, придавленного бюстом неопределенного размера, понимал преотлично. Причем на помощь не спешил.

— Ну и что делать намерен? — Абрам пригубил из чашки и прищурился на манер Владимира Ильича, беседующего с ходоками.

— Ну что. Договорюсь с ребятами, сяду в «тридцатку» оператором, полный груз на подвески — и вперед, бомбить журналюг.

— Креативно. А если всерьез?

— А всерьез — сам не знаю. Опровергать эту белиберду — глупо. А забить и не реагировать не дает любимое… или любящее… Угу, любящее. С вазелином. Начальство.

— Фиксация, Филоныч, фиксация…

— Хватит, а? Ты пациентов своих на орбите также достаешь?

— Когда надо — достаю. Чтобы злее были.

— А что с этой злости толку-то? Ты пойми — я же в пресс-отдел случайно попал. За внешние, ети их мать, данные, Ежели б мне не спину, а физию эскулапы располосовали — тянул бы лямку в охране какой. Вот и порекомендовали ребята — за рожу и более-менее подвешенный язык. Но рожи-то мало! Это, извини, хабаровским барышням наплести можно с три короба — они и счастливы. И млеют, описывая взлетающий стремительным домкратом ракетоноситель.— Оба хмыкнули, бабенция-официантка зыркнула от соседнего столика с некоторым разочарованием — все вы, мол, мужики, кобеля и сволочи. Однако осаду столика не сняла. — А тут что? Яростно опровергать? Тут сам-то придурком себя ощущаешь — а независимая, мать ее, западная пресса еще и как по команде поддакнет… в этом смысле. Там нюансик, тут нюансик… Читаешь и ощущаешь себя выставленным на посмешище идиотом. Может, и в самом деле в охрану податься? Сутки через трое, пекаль на боку, водовка под батареей, и главное — почти никакой ответственности. Только держать и не пущать…

— Во! Это-то тебе и надо.

— В охрану? — Филонов глянул исподлобья, с подозрением.

— Идиотами их показать и на посмешище выставить. — Абрамов задумчиво звенел ложечкой в чашке. — Ты в КВН не играл случайно? В курсантах?

— Не. Там в основном харьковчане звездовали, из летчиков.

— Жалко. Тут, я тебе как психолог скажу, единственный вариант — их самих обстебать. Авторов этой байки, в смысле. Прошерсти свою команду, найди какого-нибудь кавээнщика, старой школы желательно… или бабу злоязыкую, которую ее коллеги того же пола за подколки терпеть не могут. Пусть образ какой-нибудь найдут для ситуации, побредовее да посмешнее. Что такое «мем», знаешь?

— Угу.

— Вот и придумай. Если сможешь. Отштукатуренная тетка снова подошла сменить пепелку, навалилась буферами на плечо красавца-мужчины. Тот стоически терпел. К счастью, процесс смены пепельницы затянуть дольше чем на тридцать секунд трудно. Но как показывает практика — отнюдь не невозможно. Так что время обдумать предложение — не столь уж оригинальное, но, в общем, толковое — у Филонова было.

— Мысль понял. Будем искать. Всех своих обоих кадров порасспрошаю. Вдруг да и правда… Ч-черт, как же не вовремя…

— Это тебе не вовремя. А кому-то — как раз. Ты историю с пистолетом года так третьего-пятого не помнишь?

— Помню. Но явно не ту, о которой ты говоришь, — я как раз в полк пришел, и тут же у нашего начштаба пушку увели.

— Естественно, не ту. Так вот. Тогда с деньгами у нас было не шибко кучеряво — как, впрочем, и сейчас. И в аварийном комплекте «Союза», для выживания экипажа при нештатной посадке в тайге ли, в джунглях, ружье-трехстволку специальное заменили на обычный пистолет, макаровский. То ли трехстволки расстреляли на тренировках, а на новые денег не хватило. То ли спецпатроны к ним по тому же безденежью прекратили выпускать — не помню уже. Короче, положили в НАЗ [26] Носимый аварийный запас — комплект для выживания космонавтов в случае посадки в нерасчетном районе. «макарку»» — и давай летать. Только нашелся в Штатах аналитик один — Оберт, по-моему, фамилия, мир его праху. И начал бухтеть — русские-де злостно нарушают договор о неразмещении боевого оружия в космосе. Потому как пистолет-то хоть и хреновенький, но боевой. Все газеты обошел со своей мулькой, весь Интернет загадил.

— Бред какой-то. Толку с этой пукалки…

— Во-во. Мы то же самое думали. Бред и бред. И не реагировали. А потом — бац — в девятом уже, Маккейн официально продавил через конгресс резолюцию о том, что мы этот уговор, дескать, все одно уже долго и злостно нарушаем, и под эту сурдинку стартовал программу «Высоких рубежей». Так-то.

— О как. Не знал. Теперь понятно, почему Калита ярится.