Яна Завацкая - Дороги. Часть первая.

Спать, вроде бы, еще рано ложиться. Читать? Ильгет чувствовала, что не сможет сосредоточиться. Браслеты позвякивали о гулкий деревянный корпус инструмента. Ильгет запела негромко.

Слышите — это кажется вальс.(7)

Кружится посреди мостовой.

Господи, как нашел он нас

Этой зимой?

В городе... в городе...

Как же так?

В переулке темно.

Холодно. Стынет улиц река.

Почему ж тогда стучит в окно, бьется в окно

Музыка... музыка...

Почему я ни разу не пела ее Арнису? Впрочем, много ли я пела ему... мы ведь с ним почти и не общаемся наедине. Но я могла бы спеть при всех, неважно — главное, для него.

Может быть, у слепого окна

Вы письмо для меня пишете.

Слышите, как звенит струна, рвется струна.

Слышите? Слышите?

Голос Ильгет зазвенел. А может быть, Арнис где-то там, в общежитии охраны, перекидываясь с коллегами в картишки, тая под веселой улыбкой такую же тревогу и страх, может, он и слышит ее?

А Пита...

Ильгет вдруг стало страшно. Она оборвала песню. Проверила себя — в чем дело? Нет, просто страх... обычный. Так в детстве боятся темноты. Темнота уже наползала из окон. Ильгет встала, задернула желтые шторы. Да нет, эта тусклая люстра ничуть не лучше, полумрак в квартире.

Что там с Питой, подумала она. Позвонить бы... Нельзя, конечно. И маме нельзя. И никому. Вроде бы и дома — и никого не увидеть. Маме передали, что она жива — только и всего, и переписываться невозможно.

Может быть, я не права, подумала Ильгет. Может быть, то, что я тогда связалась с Арнисом, согласилась на все это — неправильно. Мой муж явно не хотел бы этого. Может быть, мне не следовало так поступать. Господи, помоги же мне понять все это... Как сложно.

Но ответа она не услышала.

Может быть, это у нее настала душевная сухость... какая там сухость! Самое настоящее отчаяние. Ведь нервы — на грани срыва. Этот страх так измотал ее за последние недели. Вечный страх, вечная ложь... И еще эти мысли о муже, страх за него, невозможность увидеть или хотя бы узнать. И об Арнисе — за него еще страшнее. Он рискует гораздо больше Ильгет. Он постоянно находится среди охранников, часть из которых — эммендары, зомби сагона.

И никакого ответа. Только накатившая, еще более жуткая волна страха.

Я схожу с ума, поняла Ильгет. Так нельзя... Тусклый круг лампочки на сероватом потолке, темные ряды книг, пыльный ковер на полу. Ильгет встала, заставила себя встать. Не смотреть в угол. Просто не смотреть. Сделала несколько шагов, взяла пульт, нажала на кнопку.

Телевизор — спасение. Какое-нибудь легкое шоу... фильм. Боевик! С крутыми парнями и стрельбой, и даже, может быть, взрывами. Или семейный сериал. Все равно что. Но пульт, как назло, не работал. Кончилась батарейка. Ильгет неровными шагами подошла к телевизору, нажала на пуск.

Телевизор не включился.

Ужас охватил Ильгет. Иррациональный, необъяснимый ужас. Надо проверить, сказала она себе, стараясь не замечать поднявшейся в душе убийственной темной волны. Может быть, он не в сети? Да нет, штекер воткнут... Ильгет пощелкала кнопкой.

— Надо же, как он не вовремя сломался, — произнесла она вслух, и звук собственного голоса показался фальшивым.

«Он не сломался».

Колени Ильгет подкосились. Она слышала этот голос впервые. Но мгновенно всплыли в памяти часы психологической подготовки.

Сагон...

Нашел меня...

«Я нашел тебя».

Ноги не держали. Слепящий свет и мертвые, будто невидящие глаза... и боль. Черное солнце. Огонь. Это память? Или это сейчас... нет, не может быть. Ильгет отчаянно старалась вспомнить все. Она пребывала сразу в двух реальностях, одна — эта маленькая квартира, другая — черное солнце, похожее на пасть... Руки нашарили спинку дивана. Ильгет стояла теперь на коленях, навалившись на подлокотник, борясь с подступающей болью... еще секунда, еще чуть сильнее, и она закричит. Да нет же. Ей не ломали сейчас костей, и копья-иглы не жгут изнутри. Эта боль — лишь воспоминание. Вот страх — настоящий.

«Боль придет снова».

Ильгет уткнулась носом в диван. Новая, удушающая волна страха. Кстати... психоблокировка... нет, развоплощенный сагон не так опасен. Да и поздно уже ставить психоблокировку. Он знает все ее мысли. Но повредить ДС не сможет, у него сейчас нет доступа к миру людей, он не может приказать дэггерам... найти новое тело не так-то быстро. Все эти знания мелькали в голове молнией. Ильгет еще боролась. Да нет, невозможно с этим бороться. Нельзя. Как нельзя не кричать, когда тебе ломают кости. Есть предел человеческих сил... И эта темная волна ужаса, непереносимого ужаса, сейчас захлестнет мозг, и это будет конец. Господи, помилуй! Ильгет произнесла это про себя почти машинально, и тут же — как сквозь резину, сквозь пелену кружащихся разноцветных искр, продавилась мысль о том, что надо попробовать помолиться, иногда, говорят, это помогает. Теперь Ильгет понимала, почему — не всегда. Слова молитвы почти не пробивались сквозь тягучую тьму страха. Это был не конкретный какой-то страх, нет, скорее иррациональный, хоть и связан каким-то образом с пережитой болью и ужасом вновь пережить ее. Ничего не было в голове, ничего человеческого уже не оставалось, один только вопль заполнил душу: не хочу! Не надо! Я не смогу больше! Нет! Так же, как тогда, раньше... Господи, помилуй, заставила себя произнести Ильгет. Никакая другая молитва не вспоминалась. Господи, помилуй, повторяла она снова и снова, и это помогло отвлечься от ужаса, хоть немного, хоть никакого ответа Ильгет и не ощутила, да и ужас не стал меньше. Это помогало как мантра, никакого ответа свыше Ильгет не ощущала, да и есть ли вообще Бог... одно только безумие вокруг. Моя вера слаба, нет у меня никакой веры. Нет никакого Бога. Но повторять надо, просто повторять про себя. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах, вспомнила Ильгет. И ужас чуть-чуть ослаб, ей стало радостно оттого, что она вспомнила. В промежутке между двумя молитвами ужас навалился снова, Ильгет остро ощутила, что нет никакого Бога, все, что есть на свете — это безумие, ее затошнило... Господи, помилуй, мысль шевельнулась в голове вяло. Это уже конец. Господи... И вдруг она услышала — «Встань с колен!» Это не был голос сагона. Но так уверенно. Так ободряюще. Ильгет послушно стала подниматься. Одна нога. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах... Под молитву ей удалось разогнуть и вторую ногу. Казалось, на плечах лежит невыносимый груз. Не думать! О боли — не думать. Боли нет, это неправда. Пусть все плохо, но боли-то сейчас нет! Молясь, Ильгет встала на ноги. И вдруг засмеялась.

Страх исчез.

Какая глупость! Сагон отпустил ее разом. И невозможно было поверить, что еще несколько секунд назад она была так близка к безумию.