Яна Завацкая - Дороги. Часть первая.

Повисло молчание. Ильгет очень хотелось поделиться, рассказать об Арнисе... о Квирине. О тех чудесных вещах, которые она сегодня услышала. Например, о циллосах — неужели Пите было бы не интересно, ведь он программист. Нельзя... Но так как и молчать было неудобно, она все же сказала:

— Как у тебя на работе?

Пита шумно вздохнул.

— Да как... представляешь, проект нам предлагают на две недели, а по-хорошему там месяца три надо. И шеф, похоже, берет.

— Ну ты ведь сможешь? — улыбнулась Ильгет, — у тебя всегда получалось.

Ей всегда нравилось, что Пита хороший специалист. Смешно — но действительно нравилось. Она этим гордилась даже.

Пита вздохнул.

— Да уж не знаю... Понимаешь, там... — он углубился в описание технических деталей, уже через несколько секунд Ильгет перестала его понимать. Но просить объяснить было бесполезно, она лишь молча кивала. Потом она спросила.

— Но это проект, ты говоришь, для какого-то нового центра?

— Да, — сказал Пита, — собираются строить у нас. Биотехнологическое производство, какие-то роботы, что ли...

— Живые?

— Ну не знаю. Нас ведь не посвящают в детали, и вообще это проект правительственный, все в тайне. Я думаю, что-то военное... Ось Зла, ты же понимаешь.

Ильгет нахмурилась.

— Я только не понимаю, почему Ось Зла... Если так посмотреть, так это мы на всех нападаем.

— Ну, Иль... ты по-женски рассуждаешь. Смотри, — Пита стал загибать пальцы, — на планете есть целый ряд стран, где общественный строй, во-первых, приближен к диктатуре. Во-вторых, там у них нарушаются права человека. В-третьих, есть совершенно точные доказательства того, что эти страны собираются заключить союз и напасть на Лонгин. И что мы должны, сидеть сложа руки и ждать, пока они к нам придут?

— Да, в общем, все логично, — согласилась Ильгет.

— Они же нам сами скажут спасибо, — проворчал Пита.

Она вынула из духовки картошку. Стала накрывать на стол — салфетки, тарелки, вилки, ножи, вазочки... Пита стоял у окна, скрестив руки на груди, снисходительно наблюдая за ее работой.

— Давай садись ужинать.

Ильгет взглянула на мужа, заметила, что он отвернулся и незаметно перекрестилась. Молитву — про себя.

— Слушай, Пита... я вот все думаю. Ты ведь теперь хорошо зарабатываешь. Может, нам усыновить ребенка?

Пита глухо застонал.

— Не понимаю, зачем тебе это надо. Материнский инстинкт покоя не дает?

— Ну понимаешь, — сказала Ильгет, — мне просто скучно. Я целый день одна дома...

— Но у тебя собака есть.

Ильгет тихо вздохнула. Нет, не получается...

— Я пытаюсь работу найти, — сказала она, — но пока ничего...

— Я не знаю — ведь денег, вроде, хватает? Я тебе в чем-нибудь отказываю? Нет, я не тиран какой-нибудь, если хочешь — работай. Но зачем, я не понимаю?

— Ну если я буду работать, то накоплю, чтобы поступить опять в универ

— Ну а как ты уедешь в другой город, и отдельно будем жить, что ли?

— Да ладно, — сказала Ильгет, — еще и денег-то нет, а мы уже рядимся, что да как... Да нет, мне, конечно, все это необязательно, просто без ребенка как-то сидеть... ну правда, скучно.

Пита расстроенно работал вилкой и ножом. Ильгет лихорадочно искала тему для разговора... Но все упиралось опять или в ребенка, или в ее работу. Или в Арниса. О книгах — Питу это только раздражает, он ведь их не читает. Не о свекрови же говорить. Наконец она спросила без особой надежды:

— Помнишь, мы такой фильм смотрели еще в Иннельсе? «Бег по вертикали»... Еще с Маккелом в главной роли. Маккел, говорят, умер.

— Да? Не слышал... А что, если этот фильм идет еще где-то, мы бы могли и сходить, — заметил Пита. Ильгет обрадовалась. Взяла его за руку... И вдруг поразилась, насколько похожи его пальцы — и пальцы Арниса. Только у Арниса рука покрепче, но такие же длинные... А ведь мне руки Питы и понравились, подумала она. Да и вообще... Ильгет бросила быстрый взгляд на лицо мужа — чуть выступающие скулы, полноватые губы, и треугольный острый подбородок. Пита поймал ее взгляд.

— Ты чего смотришь? — спросил он добродушно. Ильгет провела пальцами по его щеке.

— Так... молодость вспоминаю.

— М-м... ты чего сегодня такая сексуальная? — поинтересовался Пита. Ильгет вообще-то вовсе не это имела в виду, но поддержала игру.

— А вот не скажу! — это у них был такой код для обозначения определенной деятельности. Пита вдруг нахмурился и поднялся.

— Ну, если ты хочешь... я хотел еще поработать вообще-то.

— Да нет, нет, что ты, — поспешно сказала Ильгет, — сиди, конечно.

Все изменилось. Ильгет мыла посуду и размышляла о том, что всего год назад муж ни за что не отказался бы от секса, а сейчас... Да нет, ей секса-то и не хотелось. Она вообще ведь холодная, сколько уж по этому поводу было копий сломано — но что она может сделать, ведь не нарочно она такой стала? Сейчас даже и лучше, но... правильно ли это? Что это значит? Почему такое чувство — отчуждения?

Плевать. Лучше не думать.

Просто вернуться в свой мир.

Ильгет села за свой собственный письменный стол, затолканный в угол большой спальни. Выгулянная и сытая Норка забилась ей под ноги. Ильгет рассеянно погладила курчавую собачью шерсть.

Ее собственный уголок. Ее мир. Мир, в котором она может устроить все так, как ей нравится.

Плоский монитор, клавиатура и карандашница на столе. Несколько полок с самыми любимыми книгами — Библия, конечно, и поэты мурской эпохи, любимый Мэйлор Сан в нескольких томах, разрозненные романы, справочник по авиации. Ильгет училась на гуманитарном отделении — лингвистики, но самолеты ей почему-то очень нравились... просто такая тайная страсть. Под стеклом на столе — фотографии Норки в щенячьем возрасте и во взрослом, на выставке, цветные фотки боевых лонгинских самолетов и даже одного ландера — красавец, мечта, серебристо-белый дельтовидный силуэт на фоне голубого неба. На стене — деревянное распятие. Ильгет перекрестилась, глядя на него. Тихо помолилась про себя. Включила монитор.

Муж никогда не интересовался тем, что она пишет. Раньше Ильгет сама пыталась навязывать — то стихотворение только что написанное прочтет вслух, то намекнет, что закончила рассказ... но интерес у Питы не появлялся. Что делать, слишком уж разные мы люди, решила Ильгет и перестала донимать его своими графоманскими опусами.

Она подолгу работала над стихами. Сейчас вот у нее шла целая поэма... Ильгет точно знала, что это никто и никогда не напечатает. Пыталась она в молодости что-то куда-то посылать, в какие-то клубы вступать. Потом это прошло. Все же тайная надежда оставалась, да и не могла Ильгет не писать, хотя бы просто для себя.

Поэма, что выходила сейчас из-под ее рук, была — о любви. Ильгет самой не довелось и уже не придется пережить такого — все это останется в мечтах...