Яна Завацкая - Дороги. Часть вторая.

Ильгет, видя его, все время представляла рядом с ним — Иоста. Они ведь почти всегда оказывались вместе, рядом. Они были как братья. Ильгет давно уже казалось, что Иост — как бы член их семьи. Иволга тоже, но она жила далеко, и встречались с ней редко, а вот Иост... ведь у него так и не появилось своей семьи, и он частенько бывал у Кейнсов — грелся у чужого огня.

Ильгет присаживалась рядом с Арнисом, молча гладила его по голове. Из-под койки выбиралась Ритика, клала голову на колени хозяйке, печально глядя в глаза, и проводя рукой по шерсти собаки, Ильгет с горечью вспоминала, что и Ноки, и Виля больше не будет.

Арнис молча обнимал Ильгет, и так они сидели вдвоем. Долго. Иногда приходила Иволга. И ее лицо было печальным. Дрон, видимо, не мог разделить ее горе, он и не знал погибших толком, Иволге хотелось к друзьям, посидеть с ними...

Приходили и другие, особенно часто — Ландзо и Ойли. Иногда собирались все вместе. И так же молчали. Время от времени начинали говорить, и говорили, как бы теоретически, как бы о другом — о том, как Иост хорошо летал, и как он вступил в Орден, и как он слегка картавил, когда пел... И о том, как Гэсс рассказывал анекдоты, даже вспоминали эти анекдоты, только никому не было смешно. И обязательно Ильгет или Айэла начинали плакать. И кто-нибудь уходил, потому что становилось слишком тяжело. Петь никто не решался. И даже говорить о чем-то другом сейчас казалось кощунством. Хотя на Инастре говорили — но там другое дело, там нужно было работать.

Корабль опустился на Квирин за три дня до Рождества. Ильгет на какое-то время забылась, радовалась, целуя личики детей. Они поужинали все вместе, поболтали, как обычно, почитали Библию. А потом дети легли спать, и Арнис с Ильгет пошли в постель, и впервые за много месяцев смогли обнять друг друга не через слой брони.

Ильгет приснился в эту ночь страшный сон — странно, что раньше не было ничего подобного... Ей снился Иост, вот такой, каким она его увидела в последний раз, весь в крови, измученный, и привязан он был почему-то к стене, и вдруг из тени откуда-то возник Гэсс, и в руках его — «Солнце», и он стал расстреливать Иоста... Ильгет закричала, бросилась — то ли отобрать оружие, то ли закрыть Иоста собой — и проснулась. Арнис обнимал ее, целовал лицо, мокрое от слез.

— Ты что, солнышко? Ты кричишь... Сон плохой?

— Да, — прошептала она.

— Маленькая, все уже позади. Все это прошло.

Он не знал, что сказать Ильгет. Не было утешения. Просто не было. Он не знал и сам, что теперь делать, как жить...

На следующий день надо было все-таки что-то делать... надо было готовить праздник для детей. Для них все равно должен быть праздник. Может быть, не такой веселый, как обычно. Вечером Арнис, как сумел, рассказал детям о происшедшем. Они знали, конечно, Иоста и Гэсса, и для них все это было ужасом кромешным. Арнис только не стал рассказывать о том, во что превратился Гэсс — пусть он умрет героем, хоть для детей. Узнают позже... Ильгет повесила портреты погибших в гостиной. Там уже висели снимки Миры, Аурелины, Андорина, Рэйли, Чена, а Данг и Лири так и находились в маленьком домашнем музее.

И неудержимо накатывалось Рождество.

Ильгет не стала звонить Мари, просто поехала к ней. Та выглядела совершенно потерянной... Все валилось у нее из рук, делать ничего не могла. Детей у нее на время забрала мать. Мари сказала, что у нее был уже Дэцин. Ильгет так и не поняла, знает Мари о том, что на самом деле произошло с Гэссом, или нет... С Дэцина бы сталось рассказать ей. Хотя — зачем? Дэцин изверг конечно, но не бессмысленный изверг. Ильгет вытащила Мари на Набережную, они долго гуляли вдвоем. Почти не разговаривали. О чем говорить? Мари было хорошо рядом с Ильгет. И после ее ухода стало чуть-чуть легче, теперь уже можно было просто думать о Гэссе, просто вспоминать.

В церковь на Рождество, конечно, хотелось пойти. Ильгет и вообще не вылезала бы теперь из церкви, находя там утешение. А вот праздновать — совершенно нет. Но совсем не праздновать было нельзя. Хотя Белла, видя состояние своих детей и зная все, предложила забрать внуков к себе, ни Арнис, ни Ильгет на это не согласились. Они и так виноваты перед детьми, оставили их больше, чем на полгода.

— Будем праздновать, — сказал Арнис, — просто потихоньку дома отметим.

Ильгет согласилась с ним. Вот уж чего не хотелось — тащиться в эту ночь на Набережную, в толпу веселящегося народа...

Ничего особенного они не запланировали. Молчаливо решили — как будет, так и ладно. Ильгет с девочками все утро пекли и жарили на кухне, готовя ярнийские лакомства. Арнис и мальчишки в это время украшали гостиную. К шести полетели в церковь. Вернулись в восемь вечера.

Стали разворачивать подарки. Давно уже повелось — родители делали подарок каждому из детей, друг другу, а дети — родителям. Лайна радостно примеряла перед зеркалом настоящий золотой набор, цепочку, кольцо и сережки, с настоящими крошечными бриллиантами. Анри деловито разглядывал новый настоящий спайс. Арли получила портативный электронный микроскоп — в последнее время девочка сильно увлеклась молекулярной биологией. Только Даре и Эльму подарили игрушки, куклу с набором платьев и радиоуправляемый маленький ландер.

Ильгет растроганно перебирала подаренные детьми сокровища — тщательно выполненную до мельчайших деталей модель настоящего парусника... Анри, маленький романтик. Самодельные бусы и сережки. Позолоченную рыбку, отлитую из гемопласта. Рисунок в рамке — вся семья... и все три собаки. Ильгет поспешно отложила картинку, нарисованную Эльмом еще до их возвращения. Не думать. Ни о чем не думать.

Она сама не очень-то позаботилась в этот раз о подарке для Арниса... стыдно, но... так мало времени было. И просто не до того. Впрочем, не такой уж плохой подарок — новый демонстратор с тройной разверткой, и с именем Арниса, выгравированном на дужках. Да, совсем неплохой... Ильгет и сама не отказалась бы от такого демонстратора, впрочем, Арнис, конечно, даст попользоваться. И ему, вроде бы, понравилось...

— Тебе понравилось, Арнис? — спросила она. Он кивнул.

— Конечно, Иль, спасибо... ну а это тебе.

Он смущенно протянул ей книгу, не бумажную, с пластиковыми листами. На желтой обложке красивой вязью выпукло было выведено «Любимая моя золотинка».

— Я это давно уже... Ну, ты увидишь. Я сделал это и приготовил еще до акции. И спрятал... думал, если я, например, не вернусь, то ты все равно получишь этот подарок.

— Господи, как ты можешь такое говорить, — Ильгет отвела глаза, — если бы еще ты не вернулся...

— Прости, — тихо сказал Арнис. Ильгет раскрыла книгу.

На каждой странице помещался ее собственный портрет. Начиная от самых первых... когда они были еще женихом и невестой, и Арниса вдруг охватила страсть к голографической съемке. Только здесь, в книге, были далеко не все портреты — самые лучшие за годы, настоящие произведения искусства.