Яна Завацкая - Дороги. Часть вторая.

Так же, как Арнис не мог просто удушить пленных газом...

Так же и я не могу насильно помочь ему. Он сам должен захотеть принять эту помощь.

Он должен понять. Мне уже почти шестьдесят. Если не он придет на мое место — то кто же? Но для этого он должен понять еще многое.

Через два дня Ильгет уже была у Иволги в гостях. Эрика весело играла с Лайной и Анри в детской. Дара с Арли возились на полу. Ноки Ильгет не взяла с собой — теперь Арнис не расставался с собакой.

— Иволга, ты обещала мне помочь... ты не представляешь — ведь никто, никто не может. Все знают что-то — и молчат. Что случилось? Он сломался, стал эммендаром? Что произошло? Почему это нужно скрывать от меня?

Иволга покачала головой.

— Успокойся, милая. Успокойся. Все нормально. Мужчины нам никогда до конца доверять не будут. При всей любви. Это другой биологический вид.

— Но ты-то...

— Я знаю, что случилось. Пойдем, на диван сядем. Я все знаю. Так вот... не знаю, как ты это воспримешь, но я-то, как женщина, хорошо понимаю, что неизвестность — хуже всего.

Они сели на диван рядышком. Иволга закинула руку за плечи Ильгет.

— Так вот... Арнис — хороший очень человек. И очень сильный. Никогда он эммендаром не станет. Он будет последним, кого сломает сагон. Это я тебе могу сказать точно. А случилось с ним другое.

Иволга сделала паузу.

— Взяли мы один город... и там много пленных оказалось. Лервенцы — они вообще-то фанатики, про атаку смертников ты уже знаешь. Но в Этраге так вышло, что все-таки почти четыреста человек оказались в плену. А делать-то с ними что? Нас восемнадцать человек квиринцев в этом городе. Включая всю армию. Никакой поддержки в ближайшие пару месяцев не ожидается. Выпустить пленных — это же самые пассионарии, военные, они все разнесут к чертовой бабушке. Дэцин отдал приказ их уничтожить. Арнису с его декурией. Я даже об этом не знала, я другим занималась.

— И он...

— Триста восемьдесят человек, Иль. Этот твой блаженный посчитал, что просто усыпить их газом будет хоть и гуманно, но неблагородно. Так вот, они каждого выводили во двор — по одному — и спрашивали, не хочет ли он оставить свое богомерзкое занятие и перейти на нашу сторону. Ну, разговор, конечно, долгим не был, времени бы не хватило. Эти фанатики делали круглые глаза и орали «да здравствует Цхарн!» Арнис аккуратненько приставлял бластер к виску и убивал. Своей рукой, заметь. Пятую часть, а может, и больше — они на пять бригад разделились. Это, как ты понимаешь, заняло несколько часов. Ну все, это его и сломало. Потом он воевал, в принципе, нормально все делал... но видимо, уже так, на чувстве долга. Он уже был сломанный.

Иволга перевела дух. Рассказать еще, как он напился, как она его ругала... да нет, не стоит. И так все ясно.

— Боже мой! — сказала Ильгет, — Боже мой!

— Осуждаешь его? — спросила Иволга.

— Да как я могу... что ты говоришь? Ты вот сама — осуждаешь?

— Нет. Во-первых, я бы вообще их спокойненько задушила газом. Как мух. Во-вторых, это дело не мне поручили, а ему. А посему мое дело молчать в тряпочку. И сочувствовать.

— Вот именно, — сказала Ильгет, — ведь мне этого не поручили. Я в такой ситуации не была. Как я могу осудить человека, попавшего в такую ловушку... тем более, он сам себя, похоже, осудил. Что же теперь делать-то, Иволга? Ты знаешь, а он ведь испугался, когда узнал, что я к тебе еду.

— Ну ясно... ты для него — этакая святая, боится, что узнаешь о его неблаговидных делишках на Анзоре. И любить перестанешь. А меня он знает, знает, что я все выболтаю.

Иволга вдруг замолчала. В гостиную вошел ее муж, Дрон. Ильгет посмотрела на него с любопытством — виделись редко.

Нормальный, интересный даже человек. Очень высокий, тощий, лицо узкое и выдолбленное глубокими морщинами от носа к губам. Пепельные короткие волосы.

Что-то странное связывало Иволгу с Дроном... И откуда он — Иволга так и не объяснила. То ли с Терры, то ли не совсем. Явно не квиринец.

С друзьями Иволги он предпочитал не встречаться.

Дрон посмотрел на женщин и вдруг сказал.

— Чего вы тут сидите? Такая погода чудная. Пойдемте, что ли, прогуляемся в лес...

Арнис не пошел на исповедь — он встретился с отцом Маркусом в зале общины.

Он честно рассказал о происшедшем. Отец Маркус слушал внимательно, а потом сказал.

— Ну почему же ты не исповедался, Арнис? Хочешь, я схожу за облачением, и...

— Нет, — Арнис покачал головой, — не надо. Вы скажите, что мне делать теперь... Убить себя? Я думал, но... Иуду что-то вспомнил. Не выход ведь это.

— Не выход, — согласился отец Маркус, — Арнис... ну подумай сам, как все происходит. А вот если бы тебе снова такой приказ отдали — ты бы его выполнил?

— Да, — сразу ответил Арнис, — в том-то и дело, отец Маркус, я бы опять поступил так же.

Священник задумался.

— Значит, ты не считаешь это грехом?

— Не знаю... наверное, грех. Я ничего уже не знаю. Конечно, грех, раз совесть обличает. Но если бы мне Дэцин опять отдал такой приказ, я бы его выполнил. Поймите, у нас действительно не было выхода.

— То есть эти смерти предотвратили еще худшие последствия?

— В конечном итоге — да.

— Значит, это не грех. Ведь ты убивал на войне, Арнис, и считаешь это нормальным, а здесь разница только количественная.

— Я еще не убивал пленных.

— Пленный, не пленный — Писание разницы не делает. Убийство есть убийство. Однако же убийство на справедливой войне — не грех.

— Да... я это и сам знаю. И это все логично, отец Маркус. Но только совесть вот... понимаете, по логике это был не грех. А как глаза закроешь... и видишь это опять. И опять. И снится. Страшно это — как жить-то дальше?

— Так и жить, Арнис, так и жить. Тоже крест. А куда деваться? Ну, сходи к психологу, облегчит он твои страдания. А мне... и отпустить-то тебе нечего. Прав ты.

— Да как же я могу быть прав?! — Арнис едва не закричал, — если бы вы только видели...

Отец Маркус опустил голову. Пальцы его нервно барабанили по перилам балкона.

— Арнис, — сказал он, — а может, это от гордыни все? Хочешь совершенным быть?

— Нет. Я думал уже об этом. Вообще не во мне ведь дело! Ну проклят я, в ад пойду, ладно... А те-то, убитые, их уже не вернуть, вы понимаете? Не могу я себе этого простить. Ну может, Бог бы мне это простил, Он все прощает. А я не могу, вот в чем беда... потому и на исповедь не иду. Не хочу я этого прощения. А вы еще говорите, я не грешен... Тем более не хочу!

— Молился?

— Да...

— Все вот это Богу рассказывал?

— Не помогает. Не слышу, не могу понять ничего.

— Закрыл ты сам себя от Бога, Арнис. Осуждением своим. Сам себя осудил на ад... будто твое это дело. Ведь не только других — и себя судить-то нельзя. Это Божье дело. А грех твой — уныние. Отчаяние. А не то, что ты сделал...