Роман Никитин - Проблема всей жизни

— Ты хочешь, чтобы…

— Да, хочу. Поверь, лицо ничуть не чувствительнее руки. Если она живет и здравствует на "холоде", физиономия тоже переживет.

Данте замялся в нерешительности. Все, что говорила, а главное, что делала эта белобрысина, было для кардинала абсолютным безумием, полетом в ту самую кроличью нору из любимой девчонкой сказки трехсотлетней давности.

— Или мне дунуть тебе в лицо, Берг? — азиатка прищурилась. — Застывающие глазные яблоки куда неприятнее, чем отмерзающая рука.

Данте застыл в нерешительности. Может быть, она сама выстудила ему руку дуновением? И сейчас пытается шантажировать? Но почему же… Почему же тогда он не чувствует безумного холода одной второй? Ведь это доказано "Непсисом" — в мире за первой Гранью царит ледяная стужа. Да что там "Непсис", его древний однофамилец в "Божественной комедии" описал первый круг Ада как место, где царит лютый холод!

Азиатка набрала в грудь воздуха и поднесла руку ко рту. Данте оттолкнул от себя белобрысую малолетку и отдал приказ на разгерметизацию забрала. Щелкнули запоры, и кардинал сорвал визир с глаз.

Ничего не изменилось. По-прежнему головокружительная белизна вокруг, Тьянь Хэвенс на полу, куда ее отправил мощный толчок Данте. Девчонка сидит на белом ничто и, вроде бы, даже смеется.

— Ну и как тебе выжигающая души стужа, Берг? Не правда ли, как-то немного жарковато для лютого мороза?

— Это ты сделала? — бросил Данте в сторону азиатки. — Это ведь ты изменила этот мир? Сама же признавалась, что "подкорректировала" реальность, чтобы я не мог выбраться!

— Нет, Берг, это ты сделал. Ты сам, пусть и с моей помощью, но поверил, что здесь тебе никто и ничто не угрожает. А что касается корректировки — ну да, я чуть-чуть поковырялась. Но поверь, кардинально я ничего не переделывала. Наивно полагать, что даже такая сволочная адская тварь как я может поменять целый мир. Пусть даже и такой пустой…

— И все равно я…

— Да погоди ты! — воскликнула Тьянь. — Не перебивай. Ты вот спрашиваешь себя, почему же теперь здесь все не так, как раньше? Ты ведь был здесь уже, Берг, по глазам вижу что был. Но не видел ровно половины этого мира. Оглянись, кардинал. Посмотри за спину.

Данте аккуратно повернулся, стараясь не выпускать азиатку из поля зрения. Вряд ли она будет атаковать теперь, но мало ли…

Он посмотрел перед собой и чуть не превратился в соляной столб. Такого он и в самом деле не видел. И даже подумать не мог, что оно может быть. Из бесконечности в бесконечность, снизу вверх и справа налево перед ним был огромный экран, состоящий из сотен, тысяч, миллионов и, может быть, миллиардов картинок, на каждой из которых изображен какой-то пейзаж. Некоторые "показывают" бездонное синее небо, некоторые вид на землю с высоты, а кое-какие черны, как самая черная сажа.

— Мать моя, — изумился Данте. — Это же…

— Да, это и есть первая Грань. А окошки на ней — те самые переходы, которых никто из вас, церковников, никогда не видел в настоящем их виде. Вы же привыкли прошибать лбом стены! Двери не для вас, святые технорыцари… Посмотри прямо перед собой, на самый ближний переход. Что видишь?

Данте присмотрелся в указанном направлении. Там была верхушка холма, поросшая травой и мелкими кустиками из тех, кому хватало силы цепляться за жизнь и не сдаваться под натиском ветров. Несколько небольших камней, сумка на земле и белый ноутбук посреди нее.

— Это откуда мы пришли, Берг, — продолжила Тьянь. — А все остальные картинки, или "экраны", как их называет мой друг, выходят в самые разные точки планеты. Если уметь добираться до каждого из них, то можно за секунду покрывать невероятные расстояния.

— Ты можешь?

— Да, но это сложно. Я потом все объясню, Берг. А сейчас просто поверь, не все так просто и понятно, как тебе вколачивают в голову в "Непсисе", монсеньор кардинал. Вот я на глазах разрушила два догмата вашего учреждения. Поверь, могу разрушить куда больше.

— Я верю, — произнес Данте, и сглотнул.

Никогда не думал, что эту короткую фразу он адресует существу из Преисподней.

— И все же, кто ты? — спросил Берг.

Тьянь улыбнулась.

— Мой друг называет меня Проблемой. Друг моего друга — девочкой. Окопавшиеся на земле демоны — церковной тварью. Представители этой самой церкви кличут адским отродьем. Правительственные спецслужбы Поднебесной называют меня плодом тайного генетического эксперимента. Японский мафиозо признал во мне обычного вундеркинда. Я сама всю жизнь считала себя ангелом, но жители Неба приняли меня намного холоднее, чем даже ты в Касиме. Так кто же я?

Девушка почесала щеку, глядя куда-то вверх.

— Извини, не знаю, — призналась китаянка. — Я думаю, это не так и важно. Главное, что меня знают и называют.

— Церковь уверена, что ты инфильтрант неизвестной пока природы.

— Ну, это тоже возможно. Если я и принадлежу какому-то миру, то уж точно не твоему. Значит, проникла в него. Инфильтрант, ага.

Данте помолчал, потом добавил, чуть смутившись.

— Я не был уверен, что ты однозначно из Преисподней.

— О как!? И откуда же я, по-твоему?

— У меня есть… была теория, что в тебе совмещаются два начала: рая и ада. Оба они стараниями секты китайских ученых воплотились в искусственно созданном человеческом ребенке. Я думал… Наверное, и сейчас думаю, что ты — тот, кого люди издревле называли Падшим ангелом. Небо тебя отвергло, потому что твоя душа стремилась на землю, хотела помочь взывающим к ней людям. А Преисподняя попыталась уничтожить эту душу, послав искушающую сатанинскую мощь телу, в которое эта душа вселилась. А вместе с ней и людей вокруг тебя.

Девушка засмеялась, глядя на ошеломленного собственными словами кардинала.

— И ты в это веришь? В самом деле, считаешь меня современным Люцифером, почему-то задержавшимся на Земле?

— Да. Это единственное объяснение тому, почему ты обладаешь демонической мощью и при этом в помыслах далека от Инферно. Ведь ты не собиралась уничтожать Касиму. Не натрави я на вас слуг… Но все равно тысячи людей отдали богу душу. Не знаю, кто из нас виноват больше.

— Богу душу, говоришь?

— Неважно, — скривился Данте. — С тех пор идея насчет Павшего, до этого мною обоснованная лишь теоретически, обрела экспериментальное подтверждение.

— Надо было бы тебе оставаться ученым, кардинал Берг.

— Данте.

— Что? — не поняла Тьянь.

— Меня зовут Данте. Шутка папы — он очень уважал автора "Божестенной комедии".

— Ну а меня зовут Тьянь Хэвенс. Демон, ангел, по совместительству результат генетического эксперимента. Будем знакомы, Данте, шутка папы.

-

Глава 22. Не плюс один и минус один

— Не волнуйся, там прошло не больше нескольких секунд, — успокоила Тьянь собеседника.