Василий Владимирский - Лучшее за год III. Российское фэнтези, фантастика, мистика

— Меня зовут Алиса, господин Хин.

Старый Хин приосанился и подставил локоть. Она оперлась — так, наверное, казалось ей, потому что сам Хин ничего не почувствовал, кроме слабого касания.

— Начать нам следует с мастерской — то есть это она сейчас мастерская, а так-то это дом, где они жили, отец и дочь, Ассоль, с которой все и приключилось.

— Не запирается? — удивилась она, зайдя за ним в приземистый двухкомнатный коттедж, где обе комнатки были теперь заняты верстаками и стеллажами, уставленными склянками из-под лака. Все было выметено, ни стружки, ни клина опилок на полу. Пахло стылым деревом и запустеньем нежилого дома.

— А от кого запирать? Кому это нужно? Когда здесь работали и материалы хранились, так запирали, конечно. Здесь ведь не только поделки строгали — здесь модели изготавливали, из ценных пород дерева, именные, на заказ. Краснодеревщик был для этого нанят. А сейчас не от кого запирать.

— Вы говорите, она здесь жила?

— Ну да, с рождения и до шестнадцати лет. И алые паруса, надо полагать, увидала вот из этого самого окна.

Пока гостья любовалась морем, сверкавшим издали, как мелкая чешуя, Хин подумал: как славно, что отсюда не видно полузатопленного барка.

— А… Ассоль, она с самого детства была — необычная? Можно было подумать, что ее ждет такая судьба? Или просто везение? Ведь сотни девушек мечтают о чем-то подобном, но сбылось — только у нее.

— Необычная она была, что правда, то правда. Таких, знаете, задавалами считают: они молчат, молчат, точно никто их слова не стоит, — а потом как скажут, так и непонятно, что сказать-то хотели, и ты себя чувствуешь как дурак. Ну, это только кажется так, само собой. Такие они люди, что в них разбираться надо, — а кому охота? У всех о своем голова болит. Так что да, можно сказать, она была девушка необычная. И выглядела соответственно. Как нарисованная все равно что. Жалко, отец ее, когда уехал, забрал все фотографии. Кое-что, правда, висит у меня в трактире, я вам потом, если захотите, покажу. Это, правда, картины, портреты. Не то чтобы она там была на себя похожа — но что-то вышло. Хотите еще тут осмотреться или пойдемте к морю?

— Пойдемте к морю!

Хин теперь выстукивал тростью по лбам булыжников с какой-то сосредоточенной гордостью.

День был будний, тихий; кто-то отсыпался после утреннего лова, кто-то был по делам в городе: ряд катеров у пирса зиял пустыми местами. Те, что были на месте, радовали глаз свежей покраской и сочной чернотой наново просмоленных бортов. Названия на бортах отдавали наивной вычурностью деревенских представлений о прекрасном.

— Я, знаете, отсоветовал называть катера в честь Ассоль. Зачем давать красивое имя неказистой посудине? Называли бы в честь рыб — все-таки рыба нас кормит. Но — нет. Вот извольте, эту скорлупу окрестили «Руна». В честь дочки министра, у кого был роман с циркачом… Какая же это, скажите, «Руна»? Был бы он еще дизельный — а то тарахтелка тарахтелкой.

— А — это?

Алиса указывала на полузатопленный барк.

— А, это? Это двухмачтовый барк постройки 189… года, но был как новый, пока не подорвался на мине в 194…-м. Наша, можно сказать, единственная военная потеря.

— Здесь была война?

— Упаси боже, не здесь — в Европе.

— В Европе была война?!

— Э… — Хин смекнул, что с гостьей нечисто. Как она может не знать о войне? Впрочем, это не его дело. Сейчас надо обойти скользкую тему. — Вы, должно быть, жили в уединении… У нас тут, в общем, тоже не слишком-то подробно писали о ней в газетах. Мы же нейтральная сторона.

Гостья свела брови над овалами своих солнечных очков.

— Да… — медленно сказала она, — я жила в уединении. Этому способствует род моих занятий. Я пишу…

— О, тогда разумеется!..

— То есть после войны 1914 года — я правильно понимаю? — была еще одна война?

— Да, совершенно верно, началась в 1939 году. Германия налетела на Польшу. Ну а потом туда же ввязались англичане, французы, коммунисты — кто только туда не ввязался. И все это длилось шесть лет. И нам принесло мину. И знаете, чем все закончилось? Германия опять продула! Вчистую!

Хин хотел еще сказать, что немецких военачальников намереваются судить, — но заметил, что его спутница отрешенно смотрит на море, — и промолчал. Наверное, она свыкалась с мыслью о войне, которой не было в ее жизни — даже в виде газетных заголовков. Ее лицо было как лицо спящей, в сознании которой несутся сбивчивые сновидения, едва отражаясь в легком движении бровей, губ и ресниц. Выждав достаточное, по его мнению, время, Хин спросил:

— А что вы пишете?

Она ответила не сразу, как будто размышляла, сказать как есть или солгать.

— Я — сказки. Длинные сказки, для взрослых. Скажу вам, я не очень известна…

Хин усмехнулся, так и не определив, сколько в этом ответе правды.

— А у нас тут сама жизнь написала сказку, как говорится. Вот сюда и подплыл корабль с алыми парусами. С него спустили шлюпку, и Ассоль исчезла на борту. А на следующий день ушел ее отец, Лонгрен. К слову сказать, я давно уж думал, что неплохо бы сочинить об этом книгу. Мечта — ходкий товар, когда она становится явью. Знаете, как с лотереей? Стоит кому-то выиграть миллион — и на следующий день не купить ни единого лотерейного билета. Так же и здесь. Стоило одной мечте исполниться — и сотни девушек решили, что с ними может произойти то же самое.

— А как по-вашему, она этого заслужила?

— Чего?

— Ассоль — она заслужила исполнение своей мечты? Ведь это же случайность — чистая случайность, — нет? Почему это произошло именно с ней, ни с кем иным, — старый сказочник, предсказание, а потом капитан под алыми парусами, чудо? Она это заслужила? За что Бог наградил чудом именно ее? Из всех — ее?

Волны как будто нехотя били в основание пирса. Солнечный луч, падая в дальнюю прореху меж низкими облаками, навел на воду искристое сияние. Хин отогнал видение: алые сполохи на зеленоватой волне.

— А при чем здесь она?

Женщина вскинула брови.

— Врать не стану, в свое время я частенько задумывался, за что ей выпало такое счастье, когда мы тут добываем в поте лица хлеб насущный и ничего не видим, кроме рыбьей чешуи. Признаться, я порядком натрудил этими мыслями мозги. И кое-что вытрудил. И если вам интересно, я могу это изложить — хотя оно прозвучит совсем не сказочно.

— Мне интересно.

— Тогда, быть может, мы вернемся в деревню? Я покажу вам картины в моем трактире — у них своя история, весьма занимательная… — Она кивнула и снова положила невесомую руку на локоть Хина. — Так вот, подумайте сами, что тут произошло, даже если не обсуждать поступок сказочника, который задурил девчонке голову. Явился молодой вертопрах, капитан, богач, из аристократов, владелец собственного судна, купленного за счет наследства, на котором он возил только тот товар, который ему нравился. Вы что же думаете — я навел о нем справки! Я его видел воочию, и мне уже тогда все стало ясно, но я все равно навел справки. Я даже выяснил, у кого он купил шелк на паруса, каких музыкантов нанял, кому и какие давал перед этим поручения, — невеликие деньги делают большое дело, когда надо что-то разузнать. А я разузнал, потому что меня тоже замучил этот самый вопрос: за что? Итак, молодой капитан решил совершить чудо — весьма, надо сказать, накладное для его кошелька. И он его совершил. А теперь подумайте: девушка вышла замуж за человека в тот же день, как впервые его увидела. Скажите мне, что хорошего может получиться из этого брака? Мы-то тут в деревне, до того как жениться, сызмальства растем вместе и знаем друг друга как облупленные… Нужно, по-хорошему, второе чудо — чтобы они сошлись характерами! Но что-то я не уверен, что оно было бы капитану по силам. Итак, он ее увез и сманил ее отца. К слову, дела их с продажей игрушек шли тогда из рук вон.