Александр Зорич - Завтра война

Задание показалось мне совершенно бредовым. По большому счету я ничего не понял. Но поскольку речь шла о бесценной, золотой экзаменационной оценке, я без лишних вопросов воодушевленно поблагодарил доброго препода…

…А уже через полтора часа я сидел в Девятнадцатом боксе на раскладном стульчике и, вполголоса матерясь, зарабатывал свою тройку.

Девятнадцатый бокс оказался исполинским ангаром без конца и без края. До самого потолка громоздились контейнеры, покрытые маркировкой всех видов и расцветок. К стыду своему, даже после недавней и вполне успешной сдачи экзамена «Обмундирование, снабжение и комплектация» я не понял и трети условных обозначений.

Шагающие и стационарные погрузчики трудились без устали. Вносили, выносили, ввозили, вывозили, закатывали, выкатывали, сортировали и перемешивали.

Космопорт кишел осназом мобильной пехоты. Невысокие, плечистые, очень подвижные крепыши с одинаково невыразительными лицами трижды проверили у меня документы. На главном КПП Колчака, в воротах Восточного Ремонтного сектора и на входе в Девятнадцатый бокс.

А куда же делась обычная флотская охрана? Почему весь космопорт взят под контроль осназом?

Создавалось такое впечатление, что по мановению волшебной палочки Колчак со всеми своими потрохами стал не просто охраняемым, а секретным, совершенно секретным объектом особой важности!

Космопорт ходил ходуном.

Раз в несколько минут с апокалиптическим ревом взлетали и приземлялись «Андромеды».

Где-то по соседству рычали танки.

Пол бокса размашисто дрожал.

Неожиданно один из незакрепленных контейнеров тихонько стронулся с места и пополз. Контейнер находился на самой верхотуре штабеля. Не успел я заорать «Полундра!», как рифленый короб ахнулся на пол.

К счастью, у основания штабеля никого не оказалось. Из треснувшего контейнера, меченного желтыми полосками и ромбами, тонкой струйкой потек бурый порошок. Насколько я понимаю – растворимый какао.

Местные интенданты относились к подобным происшествиям по-деловому.

К разбитому контейнеру подошел сержант и, злорадно ухмыльнувшись, поставил галочку в своем планшете. Над головой у сержанта уже ворочал клешнями шагающий погрузчик. Раз-два взяли – и, оставляя за собой дорожку из какао, погрузчик притащил контейнер на ту же площадку, где трудился без устали ваш покорный слуга.

А трудился я вот над чем.

Среди миллионов тонн прочих грузов на перевалочные склады Колчака недавно поступили несколько ящиков медалей и нагрудных знаков. В отдельном контейнере были доставлены красивые коробочки, обитые изнутри красным сафьяном.

По оплошности персонала – вроде той, с какао, которой я стал свидетелем, – ящики с медалями попали под гусеницы танка. Ящики превратились в труху, медали и нагрудные знаки перемешались.

Мое ответственное задание заключалось в следующем. Я должен был, во-первых, выбраковать все цацки, покореженные танковыми гусеницами. Во-вторых, рассортировать медали и нагрудные знаки по типам. И в-третьих, помочь ефрейтору Попелю разложить их по коробочкам.

Медалей было сравнительно немного, причем больше половины – «За оборону Отечества». Вторую половину составляли «За отвагу» и «За боевые заслуги», а также пригоршня редких медалей Нахимова и Ушакова.

Зато нагрудных знаков было – мать честная!

«Мастер-пилот», «Мастер-штурман», «Летчик-снайпер», «Комендор-снайпер», «100 мягких посадок», «200 мягких посадок», «500 мягких посадок» – это само собой. А в придачу к ним: «Десять боевых вылетов», «Двадцать», «Пятьдесят» и даже «Сто»!

А теперь подумаем.

Даже в моей, кадетской, летной карточке числилось восемьдесят семь вполне успешных приземлений и стыковок. И потому значки вроде «100 мягких посадок» меня совсем не удивили.

А вот полноценный боевой вылет был один.

Если считать вместе с патрулированием в районе Наотара – пять.

Боевых вылетов было пять и больше не предвиделось.

А у меня под ногами лежала россыпь «полтинников» и «соток»…

Кому и за какие заслуги будем их раздавать, дорогие товарищи?

Вопросом о «сотках» я поделился с ефрейтором Попелем, который раскладывал по коробочкам красивых «Комендоров-снайперов» – золотые (ну, золотистые) медали, на которых в геральдическом перекрестье прицела разламывался надвое геральдический же линкор.

Попель театрально покосился на двух осназовцев, которые с карабинами наперевес прогуливались вокруг нашей сортировочной площадки. Вздохнул. И нехотя процедил:

– Это все знают, Саша.

– А я вот не знаю, Боря.

(Терпеть не могу фамильярности! Я с Попелем на брудершафт не пил, между прочим.)

– Ты слыхал, что зеленые какую-то планету у Клона оттяпали?

– Я не только слыхал, я там бывал.

– Да ты что?! – Глаза Попеля округлились в геральдические прицелы. – Так правда, что месяц назад заваруха была?

– Правда. Очень зловредные зеленые попались, – заверил я. – Но планету мы им не отдали.

– Ну тогда точно война будет. Большая война.

– С кем?

– Ясное дело с кем: с этими зелеными.

В родную Академию я вернулся оглушенный милитарным бедламом Колчака и обогащенный новыми прогнозами будущего от ефрейтора Попеля. В кармане у меня лежала благодарность командира интендантского взвода и искореженный танковыми траками значок «Десять боевых вылетов» (взял на память из металлолома, подлежащего списанию).

Петр Конрадович Грюневальд вывел в моей зачетке каллиграфическое «Удовлетворительно», на чем сессия для меня благополучно завершилась.

Это событие мы отметили грандиозной попойкой. По иронии судьбы в тот же день на Аллее Героев появилась доска с фамилиями ребят, которые на нашу попойку не попали.

Это был прекрасный повод поупражняться в черном юморе. Но все мы этим поводом отчего-то пренебрегли.

А еще через два дня нам выправили законный месячный отпуск и Академия опустела. Одним из первых на большую землю урвал Коля. Он горячо зазывал меня в гости, но я был непреклонен: нет, спасибо, нет, в другой раз, спасибо, очень тронут, нет, не могу, нет, нет, нет.

Коля обиделся. В самом деле: на борту «Трех Святителей» я клятвенно обещал ему, что, если только нам суждено живыми вернуться из системы Дромадера, мы вместе облетим Европу на летающей даче его родителей, потанцуем девчонок и поедим водки. Увы, «Чахра» радикально изменила мои виды на будущее.

Мне нужна была Исса, а не летающая дача Колиных родителей.

«Обиделся – и черт с ним», – с такими мыслями я переступил порог кабинета Федюнина.

Чтобы мы с Иссой сделались женихом и невестой, требовалось всего лишь (оцените мою иронию) подать документы в конкордианский Комитет по Делам Личности. Но ситуация осложнялась тем, что жених (то есть я) был гражданином Объединенных Наций да вдобавок еще и военнослужащим.