Иэн Бэнкс - Последнее слово техники

Мы проследовали через дверной проём Эллинга. Дверь начала медленно сдвигаться обратно и наконец закрылась, отсекая нас от заливавшего Эллинг света. Мгновение полного мрака, и корабль включил фары.

— Сма? — окликнул корабль из стереомагнитолы.

— Чего тебе?

— Пристегни ремни.

Я со вздохом подчинилась. И, кажется, снова неодобрительно покачала головой. Но я не уверена.

Мы плыли посреди сплошной черноты, всё ещё связанные с кораблём пуповиной силового поля. Когда это перемещение завершилось, передние фары «Вольво» на миг выхватили из тьмы плитообразное тело Капризного и единственную точку тусклого белого света в окружавшем его мраке. Захватывающее это зрелище приносило мне странное успокоение.

Корабль погасил и эти фары, когда мы вышли из внешнего поля. Внезапно я оказалась в реальном пространстве, окружённая великим заливом украшенного блёстками мрака. Планета поворачивалась подо мной, как исполинская капля, перемигивались крошечные, размером с булавочные головки, огоньки городов Центральной и Южной Америки. Я могла закрыть ногтем Сан-Хосе, Панаму, Боготу или Кито.

Я оглянулась. Но даже зная, что корабль здесь, не смогла угадать, какие звёзды настоящие, а какие — подделка, выведенная им на свою внешнюю оболочку для маскировки.

Я не первый раз проходила через это, и каждый раз ощущала одно и то же — трепет, сожаление, даже страх покинуть безопасную гавань… Но вскоре я взяла себя в руки и начала получать удовольствие от поездки через атмосферу Земли на своей дурацкой тачке с двигателем внутреннего сгорания. Корабль снова влез в стереосистему и поставил мне серенаду в исполнении оркестра Стива Миллера. Мы были где-то над Атлантикой, может быть, близ берегов Португалии. Как раз на строчке «Восходит солнце, заливая светом всё вокруг…» — догадайтесь, что случилось?

Это выглядело как полумрак, прошитый миллиардами лучей рассеянного света, окрашенный в миллиарды размытых оттенков предутреннего сияния. Я не могу описать точнее. Мы просто падали сквозь это.

Автомобиль приземлился посреди поля старых угольных шахт в довольно неприятном местечке на севере Франции, возле Бетюна. Уже совсем рассвело. С негромким хлопком вспучилась земля. Под машиной проявилась пара маленьких платформ, отливавшая белым в свете туманного утра. Ещё один хлопок, и они исчезли — корабль дезинтегрировал их.

Я направилась в Париж. Когда я жила в Кенсингтоне, у меня была машина поменьше — «Фольксваген Гольф», и по сравнению с ним «Вольво»-универсал смахивал на танк. Через брошь у меня на груди, выполнявшую функции терминала, корабль давал указания, как быстрее всего доехать до Парижа и затем разыскать на улицах дом Линтера. Но даже располагая его поддержкой, я нашла город, целиком, казалось, погружённый в безостановочную бессмысленную гонку по кругу, скорее неприятным. Я успешно добралась на место и припарковалась во дворике дома рядом с бульваром Сен-Жермен, где Линтер снимал квартиру. И, к своему огромному разочарованию, не застала его там.

— Чёрт подери, где его носит? — сказала я в пространство, стоя на балконе перед квартирой — руки на бёдрах, взгляд прикован к запертой двери. День обещал быть солнечным и жарким.

— Не знаю, — ответила брошь.

Я посмотрела на неё, постаравшись придать лицу доброжелательное выражение.

— Что?

— У Дервлея привычка оставлять свой терминал в квартире, когда он куда-то уходит.

— А… — подумав, я остановилась, потом сделала пару глубоких вдохов, уселась на ступеньки и решительно выключила терминал.

Что-то неладное творится. Линтер всё ещё в Париже, хотя изначально его посылали совсем не сюда. Его пребывание здесь должно было стать ничуть не более длительным, чем моя лондонская миссия. Никто на корабле не видел его с тех пор, как мы впервые прибыли на планету; похоже, что он вообще ни разу не возвращался на корабль. В отличие от всех остальных. Но почему он решил остаться? О чём он вообще думает, разгуливая без терминала? Это форменное безумие. А вдруг с ним что-то случится? (Такая возможность казалась мне вполне вероятной, учитывая парижский стиль вождения, с которым я уже успела познакомиться.) Или он ввяжется в драку? Чёрт подери, почему корабль относится к этому с таким спокойствием? Выйти из дому без терминала вполне допустимо в каком-нибудь укромном хабитате, а где-нибудь в Гибралтаре или на борту нашего корабля это даже приветствуется, но здесь? Это было всё равно что прогуляться по парку развлечений без пушки… и то, что местные жители так поступают постоянно, не делало его решение менее сумасбродным.

Я окончательно уверилась, что эта маленькая вылазка в Париж значила куда больше, чем корабль изначально мне наплёл. Я попыталась было вытянуть из этой твари побольше информации, но он меня игнорировал, так что я просто встала, бросила машину во дворе и отправилась гулять. Я шла по бульвару Сен-Жермен, пока не дошла до Сен-Мишель, затем повернула к Сене. Погода была солнечная и тёплая, магазины и лавки полнились людьми, выглядевшими столь же космополитично, что и в Лондоне, ну разве что чуть более стильно, если брать в среднем. Я думаю, что сперва была немного разочарована; это место мало чем отличалось от уже известных мне. Те же товары, те же торговые марки: Мерседес-Бенц, Вестингхауз, Американ-Экспресс, Де Бирс и так далее… Но постепенно дух города стал проникать в меня. Пожалуй, даже сейчас, по прошествии стольких лет, здесь можно было уловить некий отзвук Парижа, описанного Миллером (я перелистала его Тропики [17] Дизиэт имеет в виду, разумеется, культовую дилогию Генри Миллера «Тропик Рака» и «Тропик Козерога». дважды: вчера вечером и ещё раз — этим утром). Здесь всё было словно по-другому перемешано, хотя и составлено из тех же ингредиентов; традиции, коммерция, национальная гордость… Больше всего мне понравился язык. Приложив известные усилия, я могла добиться, чтобы меня поняли, хотя и очень приблизительно (акцент мой, предупредил корабль, был ужасен), могла прочесть дорожные знаки и объявления… Но когда на нём говорили в обычном темпе, я едва могла разобрать одно слово из десяти. Речь парижан походила на музыку, на непрерывный поток звуков.

С другой стороны, они проявляли видимое нежелание общаться на каком-либо ином языке, и мне казалось, что в Париже найдётся даже меньше людей, способных изъясниться по-английски, чем в Лондоне — согласных поговорить по-французски. Я склонна была отнести это на счёт имперских комплексов.

Я стояла в тени собора Парижской Богоматери, задумавшись так глубоко, что и сама походила на одно из украшений этой глыбы тёмно-коричневого камня, которую они называли façade (заходить внутрь мне не хотелось; я уже достаточно насмотрелась на соборы, да что там, даже мой интерес к замкам стал понемногу угасать). Корабль хотел, чтобы я поговорила с Линтером. Зачем? Я не могла ни понять этого сама, ни принять чужие объяснения. Никто не встречал этого парня, никто не говорил с ним, никто не получал от него никаких сообщений за всё время миссии на Землю. Что с ним стряслось? И что мне со всем этим теперь делать?