Честер Андерсон - Небесное святилище (сборник)

“Террэн бивер”, легкий крейсер Военно-Космического Флота Федерации, осуществлявший обычное патрулирование, вот уже двадцать седьмой день неторопливо продвигался в районе выступающего конца на краю галактики. Работа на борту была не более чем длительным периодом откровенного безделия, поскольку все, что требовалось, выполняли системы корабля в автоматическом режиме, оставляя одиннадцати членам экипажа возможность заниматься чем угодно.

В 15 часов 20 минут по Гринвичу на экранах дальнего обнаружения появилась неопознанная вспышка. Впередсмотрящий оператор третьего класса БЧ-1 Рич Хэлн, в функции которого входило наблюдение за экранами локаторов, с явным неудовольствием оторвав голову от космического детектива, большим пальцем небрежно нажал тумблер, включавший запись. Впрочем, в этом вовсе не было необходимости, поскольку автоматика корабля сама включила запись еще три минуты назад. Сделав эту нехитрую, хотя и ненужную, но обязательную по вахтенному расписанию операцию, БЧ-1/3 Хэлн, не подозревавший, что уже оставил свой след в истории, с чистой совестью возвратился к детективу.

В 15.45 “Бивер” прервал увлекательное занятие Хэлна, вежливо пропищав ему “Пи-и-и”. Он вяло глянул на экраны и вдруг встрепенулся. Неопознанное пятнышко успело вырасти за эти двадцать пять минут в космический корабль хотя и неизвестного происхождения, но явно крейсерского класса. Как неистовый пианист Хэлн стал нажимать на торчащие перед ним кнопки, посылая по всем помещениям корабля трели звонков, сигналы тревоги, включая всевозможные автоматические устройства, которыми был напичкан корабль. Завершив эту церемонию включением первой в истории корабля Общей Тревоги, он снова облокотился о спинку кресла и стал ожидать дальнейшего развития событий.

В направлении неизвестного корабля на всех мыслимых частотах раздавались стандартные сигналы опознания; капитан и состоящий в штате корабля ксенолог — специалист по контактам с населением других планет — прибыли на мостик одновременно, причем оба озабоченно бормотали что-то себе под нос. Весь “Террэн бивер” пришел в невиданное возбуждение.

Это был Контакт! По мере увеличения изображения на экранах становилось все более очевидным, что корабль принадлежал к совершенно неизвестной расе — первой новой цивилизации, с которой Федерация столкнулась за более чем три тысячи лет. Будет установлена связь, пришельцам предложат вступить в Федерацию, и они, несомненно, примут это приглашение; все члены экипажа “Бивера” станут героями, получат огромные наградные и…

В 15.51 неизвестный корабль открыл огонь из довольно внушительной батареи орудий. Защита “Вивера”, никогда до этого не использовавшаяся, отбила его автоматически; аналогичные противоогневые меры были приняты корабельным компьютером, а в 15 часов 51,0685 минуты неопознанный корабль превратился в расширяющееся облако ярко светящегося газа, пригодного разве что для спектроскопического анализа.

Этим и закончилась первая битва в космосе, которую провели представители Военно-Космического Флота Федерации за почти тысячу лет. “Террэн бивер” развернулся и взял курс в сторону дома.

— Побрали б черти эту ночь глухую, что Мать своим вниманьем обделила! — Хард Гар-Олнин Саарлип специально нырнул в самый темный подъезд, который только мог найти, продолжая беседу с самим собой осторожным шепотом. — Ни кошелька, бредущего в тиши, ни деньгами звенящего кармана. Не ходит знать по этим улицам ночным. Видать, придется мне уснуть таким голодным, каким ни разу раньше не бывал.

Хард был поэтом по профессии, как он с гордостью любил говорить о себе; когда-то он был придворным бардом очень знатного барона, который, к сожалению, умер, не успев оставить завещания и предоставив таким образом Харду выбор — либо продать свою трудовую закладную какой-нибудь увядающей старой карге, любительнице острых ощущений, либо плюнуть на закладную, убежать куда подальше и стать вне закона. Для Харда Гар-Олнина Саарлипа, поэта и сына поэтов, это не давало практически никакого выбора, если хорошенько разобраться.

— Увы, прохладна ночь, — напомнил он себе, — и не проходит мимо никто, кто был бы состоятельней меня. О Мать, исполни для меня одно лишь скромное мое желанье: пошли сюда купца, бредущего неровным пьяным шагом; иль на худой конец ученика бармена, ночную выручку несущего домой. Хотя постой, бармена мне не надо. — Он поразмышлял некоторое время. — С той публикой порой шутить опасно: недружелюбны к нам они бывают, с деньгами расставаться не хотят. — Он поежился от холода.

Кроме занятия поэзией, Хард был еще и уличным разбойником, карманником, просто вором, клятвопреступником и вообще мог совершить любое уголовное преступление, когда в этом возникала нужда и появлялась возможность. Хотя уголовная деятельность, вероятнее всего, должна была привести его к столбу и Проклятью Матери, уголовщина являлась традиционным и даже почетным занятием для поэтов планеты Лифф. И Хард всегда успокаивал себя, что казнь, если ее хорошо обставить, прославит его, вызовет немедленный всплеск интереса к его поэмам и сильно обогатит его издателей и наследников, если только таковые у него когда-либо будут.

Пробирающий до костей ветер трепал пламя газового фонаря, который отбрасывал зловещие тени на теснившиеся по сторонам узкой улочки дома, сработанные из толстых бревен. Хард начал дрожать от холода.

— Так снизойди же, о Мать, до преданного тебе, хотя и недостойного сына, выполни одну единственную его просьбу, и тогда… — при звуках осторожных шагов, доносившихся из-за угла, Хард прекратил свое нашептывание, еще глубже спрятался в тень подъезда и затих, все еще дрожа от холода.

Высокий худой молодой человек в теплой и дорогой одежде вышел из-за угла и остановился в нерешительности. Было видно, что он ищет табличку с названием улицы или хоть какой-то указатель. Не найдя ничего подобного, он медленно направился как раз к тому месту, где прятался Хард.