Глен Кук - Рейд

– Задние толкатели – чисто, – докладывает кто-то из рядовых, повторяя информацию с корабля-носителя.

Никто особо не интересуется. Но надо же знать, где мы находимся и не пора ли уже расставаться с кораблем-носителем. Через несколько минут тот же человек докладывает:

– Управление с буксиров отключено. Готовы к ускорению ноль одна десятая g.

Никастро жестикулирует. Я гляжу. Он показывает. В том направлении, куда нас влечет инерция. Я киваю. Не могу припомнить, в каком положении относительно корабля-носителя мы находились раньше. Сейчас будет боковая тяга.

– Квартирмейстер, когда начнем ускоряться, дайте общую тревогу.

Вернулся старпом. Никастро чуть меняет положение в кресле и заговаривает с одним из солдат.

Я ввожу команды для привода камеры, обозревая прилегающее пространство. Корабль-носитель оторвался от Тервина. За ним медленно уходит назад яркий полумесяц. Мы вошли в зону боевых действий и должны быть готовы. Господа из той фирмы могут объявиться в любой момент.

Спикер начинает вещать без передыху.

– Планетарная защита в состоянии готовности. Проход через пост Красной Флотилии. Экран Ромео Танго Сиерра, ось две девятых семь, пятнадцать градусов от зенита.

Кто-то где-то осатанело стучит по клавишам, вводя информацию в компьютер. Я вздрагиваю от стука клавиш. Наверное, механические. На больших кораблях на клавиатуре нет кнопок – просто сенсоры, реагирующие на легкое касание пальца.

Одним глазом глядя на Тервин, я жестом подзываю Яневича. Он вприпрыжку подскакивает с самодовольной ухмылкой, будто не сомневается, что сейчас я задам особенно тупой вопрос.

– Где шкафчики для скафандров?

Я вспомнил, что до сих пор не подогнал скафандр. Почему мне не предложили? Они что, взяли для меня первый попавшийся на вешалке?

– Не бери в голову.

– Но мне же нужен скафандр по боевой тревоге!

Ухмылка.

– Ходи в чем есть.

Легкая паника.

– А как же скафандр?

Он прижимает к подбородку палец в дурашливой задумчивости. Волевой квадратный подбородок добровольца с агитационного плаката, совершенно неуместный на таком узком лице, не сочетающийся с поджарым телом. Из-за такого подбородка он выглядит немного тяжеловесно, а в минуты отдыха его лицо кажется тупым.

– Скафандры. Надо подумать. Может быть, у мистера Вейреса в техническом отсеке что-нибудь найдется для внешних работ.

– Нет скафандров? Господи…

Это они меня огорошили. Я и не слыхивал, чтобы можно было идти в бой без дополнительной защиты – скафандра. Тупо смотрю на корпус корабля. От беспросветной тьмы меня отделяют шесть миллиметров напряженного титана.

Два дополнительных миллиметра вспененного полифлекса от микрометеоритов и немного изоляции. Все это внутри металла. И никаких скафандров.

– Ах, это для вас сюрприз? – саркастически скрипит Яневич. – А известно ли тебе, сколько весит скафандр?

Уму непостижимо. Что они себе думают в штабе? Нет скафандров. Никакой заботы о человеке.

На мое плечо опускается чья-то рука. Я поднимаю голову и встречаюсь глазами с легкой улыбкой Никастро.

– Добро пожаловать на клаймер, сэр.

Нет скафандров. Малейшее повреждение корпуса, и мы погибли. Вот уж действительно «добро пожаловать»!

Первые мимолетные впечатления.

Офицеры: холодны, иногда – умеренно дружелюбны. Некое подобие душевности выказал один лишь Дикерайд. Если задуматься, то ничего обидного в этом нет, просто они подозревают, что мое присутствие здесь – это идея адмирала Танниана. Никому, за исключением командира, не ведомо, как нелегко было мне сюда попасть. Интересно, догадывается ли он, насколько я теперь об этом жалею?

Команда: равнодушны, с возможным исключением для Никастро.

Из прочих меня удостоил беседой только тахионщик. Придется проявить терпение. Даже на линии огня солдаты с подозрением относятся к незнакомым офицерам. А в этот раз им приходится объезжать сразу троих.

У Дикерайда это третий патруль, но с этой командой он летит впервые. Инженеров постоянно переводят с корабля на корабль. В конце концов каждый из них получает свой собственный клаймер и становится частью силовой установки. Младший лейтенант ведет себя немного странно, кажется, что он готов дружить со всеми – по крайней мере пока еще не нашел своего места. Но он слишком старается. Наверное, он стоящий инженер – иначе бы он сюда не попал. В одном пропаганда права: на клаймерах служат лучшие из лучших, элита флота.

Дело он может знать хорошо, но я не представляю себе его хорошим офицером – лидером. Может быть, это связано с родом его работы.

Догадка, что лейтенант Вейрес непопулярен, гениальности не требует. Даже не обязательно прислушиваться к тому, что говорят за его спиной солдаты. Он вечно суетится и ничьей работой никогда не доволен. Он не способен держать рот на замке, даже когда это самое умное. И если у него есть выбор между положительным и отрицательным замечаниями, он всякий раз выбирает последнее.

Лейтенанта Пиньяца я видел лишь мельком. Он чем-то схож с Вейресом, хотя чуть потише, но более воинственный и злобный. С большим кубиком на плече. Понятно, что выслужился из низов.

Бредли – стандартный продукт Академии. Самостоятелен, компетентен, уверен в собственных силах. Хороший работник и приятен в разговоре. Похоже, он уже завоевал симпатии своих подчиненных. Далеко пойдет, если переживет десять патрулей.

Пока он ребенок. Через пару лет он будет выглядеть так, будто отделился от командира почкованием. Морщины и ввалившиеся глаза сделают его на десять лет старше. Команда будет полностью доверять ему и ни в грош не ставить штаб. За ним без раздумий пойдут в налет на адские врата, будучи уверенными, что Старик вытащит. И всю дорогу будут костерить давших такое задание идиотов.

Выяснить, что представляют собой унтер-офицеры и солдаты, у меня пока не было возможности. Здесь, в операционном отсеке, можно особо выделить Джангхауза (тахионщик, кличка – Рыболов), Кармона (иногда называемого Патриотом), Роуза, Тродаала и сержанта Никастро. Все – бывалые солдаты, и все уже летали с командиром.

Роуз и Тродаал – типичнейшие сержанты. Отпрыски породы, выведенной еще Саргоном Первым. Мозг с единственной извилиной, и никакой мысли ни о чем, кроме траха. Их шуточки, устаревшие еще ко временам падения Ниневии, по-своему занимательны.

Кармон – безмолвный патриот; и слава Богу, что безмолвный, – никого не изводит речами. Напоминает ящерицу, затаившуюся в ожидании добычи. На его лице – выражение спокойного терпения, «наступит и мой день». Он находится в постоянном напряжении, и окружающих это нервирует.

Как уже сказано, Рыболов – это местный проповедник. По неписаному правилу, выработанному ради каких-то нужд группового подсознания, такой человек есть на каждом корабле, даже, что удивительно, на таком маленьком. Наш – христианин с ярко выраженными харизматическими наклонностями.