Глен Кук - Рейд

Раз уж у нас есть Проповедник, тогда должны быть и Ростовщик, Самогонщик, Фарцовщик (человек, у которого всегда есть что-нибудь на продажу и который может достать все, что захочешь), Букмекер, Вор и Нытик. Нытик – это человек, которого все шпыняют, самая важная фигура в любой маленькой, замкнутой социальной системе. Ходячий катарсис, и. о. Иисуса, невольно принимающий на себя наши грехи.

Им становится тот, кто чуть больше отличается от остальных, чуть более странен. Коллектив таких отчуждает и ненавидит, и, как следствие, всем остальным живется чуть лучше.

Никастро, возможно, – наш трус, так уж сложились обстоятельства. Он до смерти напуган предстоящим заданием. Так, наверное, бывает с каждым, кто отправляется в свой последний патруль. У меня самого что-то вроде этого. Когда впереди нет ничего, кроме очередного патруля, человек ничего другого и не ждет и ни на что другое не надеется. Он знает, что планировать последующую жизнь еще рано. Дергаться начинаешь в последнем полете, до которого чудом дожил. Есть шанс, что у тебя будет завтра. Ты боишься сглазить, стараешься не думать об этом. Но не можешь не думать.

В операционном отсеке работают еще семь человек: Ларами, Берберян, Браун, Скарлателда, Канцонери, Пикро и Циа. Они не бросаются в глаза то ли по складу характера, то ли потому, что это их первый патруль.

– Если надо поссать, то лучше сейчас, – говорит Яневич. – По общей тревоге люки задраивают.

Чтобы одна пробоина не вывела из строя весь корабль разом, с каждой из сторон двойных переборок между отсеками размещены мощные люки. Спасательная шлюпка в каждом отсеке своя. Кэн скреплен отстреливающимися болтами. Если придется, мы можем разделиться на четыре секции.

Об этом я хотел бы расспросить подробнее. Кто-нибудь это делал? Смысл в этом есть? Я его не вижу. Как только мне удается сформулировать вопросы, старпом снова куда-то исчезает.

Как разорвать на куски киль? Ведь это – сплошной стальной брус по всей высоте кэна. Должен быть какой-то способ разделить киль между отсеками. И как мы разлетимся в разные стороны? Нужна какая-то энергия, чтобы оттащить отсеки в сторону от гибнущего корпуса.

Кажется, я догадался. На киле, возле оружейного отсека, есть широкий выступ. Из ящичков, развешанных по всему отсеку, к нему ведет куча трубопроводов. И кабелей. Это, очевидно, небольшой химический запал – такого как раз хватает на разделение отсеков. Время сгорания – пять-десять секунд, еле-еле набрать «дельта v»…

– Я был на «Д-67», – ни с того ни сего заявляет тахионщик.

Судя по интонации, это должно что-то значить. Для старых клаймерщиков – может быть. Для меня – пустой звук. Вот если бы он назвал мне фамилию командира… Несколько успешных патрулей приносят командиру славу. Старик вот – один из последнего урожая героев. А номер корпуса никому ни о чем не говорит. Корабль должен быть большим и иметь имя и лишь тогда может обрести известность. Я слыхом не слыхивал о «Восьмом шаре», пока не попал на Тервин. Но премного был наслышан о «Каролинге», «Марсельце», «Хонане», несмотря на то что деяние за ними числится одно – собственная гибель. Это тоже драматично, конечно. Чертовски драматично. Голосеть била в барабаны, остановиться не могла.

Рыболов хочет поговорить. Он из тех, кто сразу после знакомства неожиданно для самого, себя вручает вам фотографии детей и, смутившись собственной опрометчивостью, прикусывает губу и ждет реакции.

– И что там случилось?

– Да ничего особенного.

Он как будто одновременно извиняется за то, что неловко заговорил, и несколько разочарован моей реакцией. «Д-67». Должно быть, одна из легенд флота.

– Не знаю. Не слыхал.

Джангхауз на вид не так уж стар, а уже ветеран. Ему не более девятнадцати. Обыкновенный прыщавый, смущенный мальчишка в обмундировании на два размера больше. Однако на левой руке, на костяшках пальцев, у него вытатуированы четыре красные звезды. Четыре патруля.

– Целую пригоршню звезд поймал…

Теперь они переползут на следующие фаланги. Варварский, но неукоснительно соблюдаемый обычай. Одно из здешних суеверий.

Половине экипажа еще нет двадцати. Это – рекруты с Ханаана. Старшие – из кадровых космофлотчиков.

Старик называет это «Война детей». Похоже, он забыл свою собственную биографию.

Рыболов обдумывает мои слова и пожимает плечами.

– Нарушилась герметичность корпуса в инженерном отсеке. Даже не в бою это было. На учениях. В том отсеке все погибли. Не смогли добраться и заделать пробоину. А там хранились все скафандры. По инструкции. А остальные болтались двадцать два дня, пока нас подобрали. Первые две недели было так-сяк. Потом подошли к концу запасы энергии…

Почти херувимское лицо перерезает тень. Он не хочет вспоминать, но ничего не может с собой поделать. Усилия остаться здесь со мной порождают в нем заметное напряжение.

– Считается, что у инженерного отсека защита лучше. В том, наверное, смысле, что там смерть быстрее.

Этим словом он меня поразил. Вид у него вполне спокойный, но слово «смерть» выдает душевное смятение. Он рассказывает о самом в своей жизни страшном.

Я попытался представить себе этот кошмар. Жуткое, вынужденное, безнадежное бездействие на борту корабля, потерявшего энергию и ход. Пережившим первый разрушительный удар остается надеяться исключительно на помощь извне. А пути клаймеров пересекаются редко.

Надо отдать должное штабу: когда прекращается связь с кораблем, они немедленно бросаются выяснять, в чем дело.

– Болты вы не взрывали?

Эти болты возбуждают мое любопытство. Абсолютно новый для меня аспект конструкции корабля, и очень тянет выяснить все секреты этого сюрприза.

– Болты взрывать? А зачем? Корабль могут найти. Обычно известно, где искать. А отсек… Их практически никогда не находят. Не взрывай болты, если корабль сам не собирается взорваться.

Последняя фраза звучит Одиннадцатой Заповедью.

– Но если энергия уходит, а танк с АВ без управления…

– Е-система работала. Мы ее заставили. И не надо думать, что мы не обсуждали вариант разделения.

Он начал огрызаться. Надо сменить стиль. Чем устраивать допросы, лучше попытаться спровоцировать их на добровольные рассказы.

– На самом деле нельзя разделяться, если не знаешь, что тебя сейчас подберут. Продержаться после разделения больше пары дней может только эксплуатационный отсек.

– Вот это и называется «выдержать удар».

Как они это выдержали? Когда ничего нельзя сделать, лишь пассивно наблюдать, как падает уровень энергии, да гадать, когда сдадут магниты.

– Не думаю, что я бы смог.

– Ускорение через десять секунд, – объявляет голос в интеркоме. – Девять. Восемь…