Анна Варенберг - Последний владыка

… — Я понял, — Фрэнк оторвал взгляд от монитора компьютера и перевел дух. — Идис, девочка моя, ты сделала это!..

Его формулы, которые он прежде имел глупость считать почти совершенными, предстали перед ним в несколько измененном виде. Идис всегда была великолепным теоретиком, и ей удалось внести необходимую корректировку в его разработки, выявив ту самую ошибку, над поиском которой Фрэнк безуспешно бился столько времени. Конечно, для создания своей сыворотки он использовал в основном кровь тех дайонов, которые были подвержены мутации, приводившей к смерти их детей. Введенное в организм обычных людей, это вещество начинало разрушительное действие. Гормон дельта — си плюс не столько активизировал телепатические способности, сколько разрушал человеческое сознание, но его влияние можно было нейтрализовать! Причем сделать это требовалось как можно быстрее. Фрэнк не был уверен, что идея Идис сработает наверняка, ведь зачастую между теорией и практикой пролегает настоящая пропасть, но прекрасно понимал, что сейчас иного выхода у него все равно нет.

— Ты знаешь, что нужно сделать? — спросил Джош, неотлучно находившийся с ним рядом. — Правда, Фрэнки, ты ведь нашел выход?

— Надеюсь, что да, если только дайонские боги будут на нашей стороне.

— Я попрошу их помочь, — отозвался Джош, — ты же знаешь, что они отчего‑то охотно общаются со мной.

— Тогда самое время тебе к ним обратиться, — сказал Фрэнк. — Давай, Джош, поговори с ними, понимаешь, это невероятно, но помимо химического состава мне требуется определенная энергетика, причем очень сильная.

…В течение последующих нескольких часов искусственные спутники, вращающиеся на орбите вокруг Меркурия, все до единого фиксировали ярчайшую и небывалую по длительности вспышку в зоне дельта — си, вся Чаша Богов казалась охваченной сине — зеленым пламенем, словно там произошел взрыв неизвестной природы. Определить, что происходит на поверхности Чаши, было невозможно, но предположить, чтобы после подобного катаклизма там могла сохраниться какая‑то жизнь, представлялось уж и вовсе невероятным. А когда свечение начало затухать, постепенно совсем прекратившись, феномен показался еще более странным. Потому что создавалось полное впечатление, будто он был просто оптическим обманом — в Олабаре не наблюдалось ни единого разрушения. И сигналы, поступавшие оттуда, ясно свидетельствовали о том, что в столице Чаши есть не только жизнь, но и разумные представители человеческих рас.

…Тревер открыл глаза и увидел рядом с собою Джун. Конечно, ее присутствие не могло быть ни чем иным, кроме как галлюцинацией, потому что девушке попросту неоткуда было здесь взяться. И тем не менее, это была именно она.

— А… как ты попала в Чашу? — задал он самый дурацкий вопрос, который только мог прийти ему в голову.

— Из Алькатвана, — сообщила она. — Знаешь, Шаиста велела мне непременно встретиться с тобой и передать, что, хотя ты и мерзавец, но она не держит на тебя зла. Я подумала, что тебе будет приятно это услышать, вот и пришла.

— Джун, я серьезно!.. Черт, кажется, я кое‑что тут пропустил.

— Это точно. Но я потом тебе все расскажу подробно. На Земле, когда мы туда вернемся. Только будет это, боюсь, еще очень нескоро. На Меркурии вы с Фрэнком наворочали такого, что нам всем, пожалуй, придется задержаться здесь на какое‑то время, чтобы привести в порядок дела.

— Ты хочешь сказать, что тоже останешься?

— А тебе бы этого не хотелось?

— Наоборот. Я столько думал о тебе, Джун… все это время. Ты выйдешь за меня замуж?

— Во всяком случае, обещаю подумать над этим предложением, — улыбнулась она.

Никому не известный еще в позапрошлом, девятнадцатом столетии жанр фэнтези за последний век энергично завоевал себе жизненное пространство в мировой литературе, и десятки поселившихся в этой нише авторов сегодня считаются классиками наряду с мастерами других, традиционных направлений фантастики. Более того, в океане фэнтези образовалось несколько крупных течений: героическое, мифологическое, мистическое, модернистское (оно же «new wave» — «новая волна»), сайенс — фэнтези и пр. Русскоязычному читателю хорошо известны громкие имена корифеев этого поприща: Толкин, Говард, Желязны, Фостер, Лейбер, Герберт. Другие авторы, такие, как Кэбелл и Пратт, более знамениты за рубежом, но их творчество тоже заслуживает внимания, особенно внимания тех, кто любит книги о приключениях сказочных героев и, более того, собирается пополнить мировую сокровищницу фэнтези плодами своего труда.

Но здесь есть проблема, заключающаяся в том, что у отечественной ветви этого литературного течения тьма недостатков, которые давно изжиты в старых «фантастических державах»: Америке и Англии. Объяснить это (но только объяснить; оправдывать почему‑то не хочется) можно, в частности, широко распространившимся заблуждением, будто фэнтези — «легкая мишень», жвачка для вечных недорослей, досыта не начитавшихся в младенчестве сказок про Ивана — царевича и Змея Горыныча. Вот и несут очарованные Толкином и Говардом мечтатели в издательства пухлые рукописи с дурацкими похождениями картонных гоблинов и варваров, дескать, других напечатали, а мы чем хуже? Самое досадное, что и рынок еще не устал подыгрывать так называемым «мегабайтщикам», в считанные годы зашлаковавшим его полчищами толстенных «Конанов» и эпигонов этого злосчастного персонажа.

Как ни боится автор этих строк выдавать желаемое за действительное, он все же рискнет утверждать, что в последнее время намечается спад читательского интереса к заведомой макулатуре, и ее не спасают даже обложки с одутловатыми викингами в рогатых шлемах и костлявыми магами с «кристаллами Силы». Потихоньку растет спрос на произведения авторов, обладающих не только умом и талантом, но и крепким стилистическим арсеналом, который вряд ли можно накопить, не изучая наследия ведущих творцов фэнтези.

«Пу Ба: Это всего — навсего подкрепляющая подробность, придуманная для придания художественной правдоподобности в остальном бесцветной и неубедительной подробности».

Если немного подумать, то нетрудно догадаться, что авторы фэнтези сталкиваются с разнообразными техническими трудностями, о каких редко приходится беспокоиться писателям, работающим в большинстве иных жанров. Самая большая и самая серьезная из этих трудностей — создание на бумаге воображаемого мира. Проблема эта сложна и связана со многими факторами.