Генри Олди - Кукольник

— Убедился?

Степашка поднял на Лючано безумный взгляд.

— Благодетель!

Он вскочил, рывком обогнул стол, бухнулся перед Тартальей на колени:

— Благодетель! Отец родной!

Парень схватил руку «отца» и принялся истово ее целовать.

— По гроб жизни!.. для вас!.. все, что прикажете…

В первый миг Тарталья растерялся. Затем попытался высвободить руку. Это удалось не сразу, Силенок молодому невропасту было не занимать.

— Не дури! Хватит! Ну, вставай, вставай… Я кому сказал?! Встать! Немедленно!

Окрик помог: на лицо Степана вернулось прежнее, знакомое выражение.

— Ты теперь свободный человек. В отличие от меня. Слышишь? Сво-бод-ный! Гражданин, в душу тебя насквозь! Значит, веди себя соответственно.

Шмыгая носом, Степашка вернулся на прежнее место.

— Вот так-то лучше. Садись. Платок есть? Рожу вытри. Соображать можешь?

— М-могу…

— Соберись. Директор в первую очередь головой думать должен. Раскисать будет некогда, привыкай. Контракт прочитал?

— Какой контракт?

— Твой контракт, с графом.

Лючано понял, что Степашка после вольной уже ничего толком не читал.

— Мой? С графом?!

— А ты как думал? Теперь ни я, ни его сиятельство тебе приказывать не можем. Заруби себе это на носу, как дважды два — четыре. Читай. Если что не так — говори, обсудим. Имеешь право и не подписывать, между прочим. Бросай театр к чертям и мотай на все четыре стороны.

— Как же я наших брошу? Они ж… — Маховики мыслей начали со скрипом проворачиваться в Степашкиной голове, набирая обороты. — Нет, я с «Вертепом» заодно… Раз надо, раз больше некому… Буду директором! Пока вы не вернетесь!

— О! — со значением поднял палец вверх Лючано. — Кажется, я в тебе не ошибся. Срок действия контракта видишь?

— …Три года, с правом досрочного расторжения по обоюдному согласию сторон, — прочел вслух Степан, отыскав нужный абзац, — Это на случай, если адвокатша вам срок скостит? Если вы раньше вернетесь?!

— Именно. Но ты на это особо не рассчитывай. Остальное смотри.

— Я смотрю. Только… Я, значит, теперь свободный, а вы? Вы, Тарталья?

«Неужто и впрямь так переживает? Успокаивать его… Меня б кто успокоил!»

На душе скребли кошки.

— Как у вас на Сечене говорят, Степан Осипович? «От тюрьмы да от сумы — не зарекайся»? Верно говорят. Ничего, — Лючано зло сощурился, и Степашка подался назад: до того хищным, незнакомым показался ему отставной директор, — легату мое рабство еще поперек горла встанет. Слышал, как суд приговор в узел завязал? Хороший узел, скользкий, для петли в самый раз…

Он с болезненным наслаждением вспомнил финал заседания.

Слова судьи капали расплавленным серебром.

— Лючано Борготта передается в рабство потерпевшему со следующими ограничениями:

— запрещены умерщвление, членовредительство, нанесение телесных повреждений выше I степени, а также прочие действия (включая бездействие), влекущие за собой заболевания и расстройство жизнедеятельности организма осужденного;

— запрещены ментальные и экстрасенсорные воздействия, способные привести к долговременным или необратимым расстройствам психики;

— запрещены продажа, дарение или иная форма передачи осужденного в рабство третьим лицам;

— по окончании срока наказания суд обязует Гая Октавиана Тумидуса освободить Лючано Борготту от рабства и за свой счет доставить на Китту для предъявления суду и прохождения медицинского освидетельствования. Состояние организма и психики Лючано Борготты по истечении срока наказания должно соответствовать их состоянию перед передачей осужденного Гаю Октавиану Тумидусу с поправкой на естественное старение организма;

— в случае несоблюдения данного предписания суда Гай Октавиан Тумидус будет нести ответственность согласно Уголовному разделу Галактического кодекса, статья 214-прим.

В принципе, выслушав сей перечень ограничений, гард-легат имел полное право забрать заявление обратно и предоставить заботы о Борготте пенитенциарной системе Китты, но Тумидус слушал молча, не перебивая. Лишь катал желваки на скулах и постепенно бледнел — от ненависти? от духоты, вопреки кондиционерам царившей в зале?

Судья выдержал паузу, давая истцу время подумать.

Бронзовая статуя осталась безмолвной.

— Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. — Толстяк-судья коснулся обруча в волосах. На пальцах остался священный жир, которым был смазан обруч. — Объявляю заседание суда закрытым.

— …дочитал. Вроде нормально. — Степан взял в руку маркер. — Подписывать тут?

— Уверен, что нормально?

— Вы ж его читали? Контракт?

— Читал.

— Значит, было б что не так — упредили бы.

— Эх, Степан, наивный ты человек. Нельзя людям на слово верить. Дрянь — люди. Я, когда с легатом договор подписывал, один-единственный пунктик поленился вставить… И где я теперь? — Тарталья похлопал себя по соответствующему месту, демонстрируя, где он теперь находится, — То-то! Вдруг у меня своя скрытая выгода есть?

Степашка заново пробежал глазами текст контракта. Внимательно посмотрел в лицо Лючано:

— Нету здесь вашей выгоды. И подвохов нету. Только, раз вы велели, я хоть тыщу раз подряд читать стану. Так и знайте.

И он уверенно расписался на планшете.

— Поздравляю, синьор директор.

Лючано без улыбки протянул парню руку. Не лобызать — пожать.

— Осужденный Борготта, на выход.

Когда Лючано поднялся с койки, один из вошедших охранников продемонстрировал ему браслеты. А второй, любитель остренького, только руками развел: мол, сами знаем, что бежать не станешь. Но — по уставу положено. Тарталья кивнул, подставив руки. Положено — значит, положено, ничего не попишешь.

— Вперед.

Никаких личных вещей, кроме того, во что он был одет, Тарталье не полагалось. Да и одежку с обувью по прибытии на помпилианскую галеру, должно быть, отберут. Выдадут все хозяйское. У раба нет личных вещей. Даже собственная жизнь ему не принадлежит. Дерьмо из твоей задницы — и то собственность хозяина. Захочет — на хлеб намажет, захочет — тебя накормит.

Тюремный коридор Лючано изучил как линии на своей ладони. Этим путем его в течение двух недель ежедневно выводили к машине, увозя на очередное заседание в Темпль Правосудия. Этим же коридором он возвращался обратно.

Сегодня он шел здесь в последний раз.

Позади остался многочасовой медосмотр, скрупулезное занесение всех данных в архивы, опись оставляемого на хранение имущества, переоформление счета труппы на Степана Оселкова и прочие бюрократические процедуры. Впереди ждал Гай Октавиан Тумидус.

Хозяин.

Очки Лючано вручили перед дверью.

— Борготта!