Александр Зорич - Пилот особого назначения

Командирский флуггер сделал полубочку, показав чужеродное бугристое брюхо с родными сигарами ракет «Ягдхунд». Сверкнули дюзы, и первая пара устремилась в кипящее враждебным светом варево.

Я напоследок бросил взгляд на поле космического тумана без конца и края, низ поменялся с верхом, теперь завеса была прямо над головой, отработал тангаж и пошел вслед за Артемом и Настасьиным. За мной увязался Сантуш. Где-то рядом, но так далеко, отрабатывало маневр замыкающее звено.

О, друзья! Скажу вам, это была самая необычная разведка в моей жизни! И самая страшная.

Газопылевой диск, пожалуй, единственное место в космосе, где у взгляда есть видимый горизонт. Это вам не астероидное поле, которое сквозит прорехами в сотни тысяч километров при самой высокой плотности! Здесь туман, форменный туман, возможный локально только в хвосте кометы. Так что видимость упала от «почти бесконечности» до вполне ощутимых на космической скорости десятков тысяч километров.

То есть: все внимание на приборы! Не дай бог напороться в этой хмари на небесный камушек! Или с потоком мелких метеоритов не разминешься! Сразу край! Двигатели-то выдавали вторую космическую!

Добавьте еще к этому вполне понятному страху полную неопределенность! Кто нас мог поджидать — понятно: синие головоногие рыцари, старые знакомые, век бы не встречаться… Но где?

Опять-таки, не покидало ощущение пустышки. Никаких, то есть, гарантий. Вдруг ребята сейчас подыхают на занюханном планетоиде в двух миллиардах кэмэ позади дюз? А мы тут ползаем, в облаках триждыпродолбанной межпланетной взвеси!

Прошел час.

Пошел второй.

И третий.

Четвертый.

Если помножить их на описанные ощущения, то после знака «равно» выползет полноценная неделя. Неделя субъективных переживаний против четырех часов по стандартному циферблату.

По плану мы приближались к точке, обозначенной Ивановым. То есть точка имела размеры с лунную орбиту, но все же именно там мы должны были вставать на поисковую спираль.

Если. Если в точке ничего не обнаружится.

Авантюра она и есть! Зря Саша ругала Космолинского мракобесом и гирей.

Прочесать подобную туманность при условии полной оптической непрозрачности — для этого нужна полновесная эскадра! Чоругский планетолет имеет высокую автономность, как истребитель барража, не меньше. Но человеческий ресурс гораздо ниже. Сутки. Двадцать четыре часа — это край, вдвое превышающий обычную уставную норму. И они нам светились очень даже, без… да какой там гарантии! Без надежды на результат!

За сутки в кокпите можно сойти с ума.

С ума спрыгнуть, как обязательно сказал бы одессит Разуваев (и говорил).

А тут еще фактор чоругской специфики — у них не предусмотрено остекление кабины! Не предусмотрено! То есть мы имеем оркестр световодов, внешних камер и так далее. Тот самый, проклятый еще при царе Горохе видео-иллюминатор, который не умеет обмануть психику, ведь человеку в космосе обязательно нужна живая картинка! Или можно приземлиться в доме имени Сербского для починки нервов…

Ой зря я все это думал!

Меня немедленно накрыла волна фрустрации и все зачесалось. Нестерпимое желание снять перчатки, снять шлем, потрогать себя, начесаться, наконец, всласть! А-а-а-а! Мама! Сенсорная изоляция может стать пыткой! И она стала, будьте уверены.

Умный парсер «Гранита» уловил эмоциональный скачок через психошунт, скачок температуры и частоты сердцебиения, после чего мне в шею вонзился инъектор и сделал хорошо. Заемное химическое спокойствие разлилось по венам, артериям и лимфатическим узлам. Плечи, спина, виски, подмышки пошли мурашками под массажной щеточкой, а на дальнем фоне заиграла тихая музыка.

Хорошо. Хорошо!

Я вернулся в строй.

Очень вовремя, потому что на забрале мигала пиктограмма — вызов.

— А… — я чуть не сказал «аллё», но опомнился и отрепетовал. — Комета здесь.

— Комета, здесь Ника, — сказал Ревенко. — Ты чего не отзываешься? Помер?

— Никак нет. Накрыло. Но сейчас в строю.

— Раз в строю, тогда не зевай, начинаем маневр! Настасьинский детектор дает скачок!

— Что?!

— То! Там планета! Масса светит в две трети земной! До нее тысяч двести! Очень повезло! Мы по ивановской кривулине, считай, перли почти напрямую!

— Вот интуиция у мужика! — вклинился Сантуш, с которого оздоровительная прогулка сдула все похмелье.

— Саша в него не зря верила! — подал голос Кутайсов.

— Золотая баба! — Разуваев как всегда хамоват, но наблюдение точное.

— Да погодите! Планета — это хорошо, но где мы Иванова искать будем?! — Я был наполнен объяснимым скепсисом и осторожностью — лучше заранее сильно не радоваться.

— Слушай команду! Идем до визуального контакта с планетой, после начинаем облет. Если «Левиафан» там — СР-сканер даст засечку. Внимание, за мной!

Флуггер победно расцвел маршевыми факелами, раскрасив туман газопылевого диска. Машина была ох как красива, когда в солнечном пламени движков сгорали мельчайшие частицы вещества, превращая ее в болид призрачного синеватого огня.

Шесть сияющих сгустков шли через пыль, газ и прочий космогонический мусор, а позади тянулись, переливаясь, хвосты искристого субстрата, бушевавшего, как новогодняя ночь в Москве.

Третья космическая, товарищи, друзья и граждане.

Не заскучаешь! Куда девалась фрустрация?! В жопу! Только в такие глубины организма проваливались отрицательные эмоции, когда его размазывала по креслу, по спинному сегменту скафандра, святая положительная перегрузка! В ушах звенело, печенки отзывались победным ёком, им вторил умница парсер, врубивший громкий «Полет валькирий».

Древний гимн европейских пилотов, бессмертный, пока жив хоть один истребитель! Хотелось рвать врага, брать его руками, зубами, острыми звериными когтями и рвать в клочья и на куски! Будь то кобальтовые ягну, или ониксово-черный, неподатливый вакуум.

Сумасшествие космической гонки закончилось.

Мы увидели контуры планеты, а потом и всю ее, во всей смертоносной красе!

Не ведаю как, но газопылевые покрывала внезапно разорвались, освободив обзор.

В голубеющей сфере, как брильянт на бархатном ложе. Планета.

Дымчатая атмосфера, дрожащие в нави очертания гор и материков. Недобрая, ядовитая, чужая.

— Команда по ЭОН! — возгласил командир. — Встаем вдоль экватора! За мной!

И вновь его маршевые сыграли боевитое крещендо, исторгнув снопы пламени, плотного, почти скульптурного в основании, рассеивавшегося призрачным хвостом в метрах, метрах и метрах за кормой.

Так вот какая ты, стоянка чужих рыцарей Черного Неба…

Страшный сон Иеронима Босха, как и все астрообъекты данной системы. С поправкой на непроницаемое местное небо за атмосферой. Синее небо для синих ягну. Отчего-то я сразу поверил, что им здесь должно нравиться.