Эрик Флинт - Фанатик

Но юноша не реагировал… никак. Только безразличное лицо и спокойная поза, как будто он обладал всем терпением вселенной и не испытывал ни следа беспокойства.

Когда Сен-Жюст, наконец, поднял глаза от досье и уставился на офицера, что-то неопределенное в выражении его лица позволило Женевьеве понять, что мелочная попытка небольшого запугивания провалилась — и Сен-Жюст знал это. Впервые в записи пошли слова, и Чин наклонилась вперед ещё сильнее.

— Вы хладнокровный молодой человек, гражданин лейтенант Каша, — негромко сказал Сен-Жюст. — Я это одобряю — до тех пор, пока это не выходит за разумные рамки.

Каша в ответ Сен-Жюсту просто резко кивнул головой.

Сен-Жюст отодвинул досье ещё на несколько сантиметров.

— Я сейчас изучал привезённый вами с Земли рапорт относительно дела «Рабсилы». На самом деле, я изучил его три раза. И, скажу я вам, никогда в своей жизни я не видел такой полной неразберихи.

Сен-Жюст протянул правую руку и постучал пальцем по страницам рапорта.

— Одна из страниц в этом досье состоит из данных вашего собственного личного дела. Верно, что Земля была вашим первым важным заданием. Но Вы закончили учебу одним из лучших среди вашего класса в академии, — третьим, если быть точным — так давайте надеяться, что Вы можете соответствовать ожиданиям.

— О, черт, — пробормотал Огилви.

— «О, черт» это правильно, — скривился Радамакэр. — Лучшие пять позиций в любом выпускном классе академии ГБ требуют абсолютно безупречных оценок политической благонадежности от каждого из ваших преподавателей. Сам я был третьим с конца.

Он ткнул пальцем в запись, которую он снова приостановил.

— И посмотрите на лицо парня. В первый раз там появилось какое-то выражение. Знаете, это было для него новостью. Он понятия не имел, какое место в академии занял, поскольку такова политика академии — не сообщать никому из кадетов, как они выглядят в глазах наставников. Я узнал мои собственные показатели только годы спустя, и только потому, что меня вызывали на ковер за «небрежение», и швырнули эту информацию мне в лицо. Можете поставить все свои деньги на то, что этому молодому энтузиасту подобного разноса не доставалось. Взгляните на него! Его глаза практически горят.

Чин не была уверена. Было что-то немного странное для неё в выражении лица Каша. Свет в его глазах, возможно. Но было в нём что-то… холодное. Как будто Каша испытал удовольствие от знания данного факта по причинам, отличным от очевидных.

Она отбросила эту мысль. Это было действительно смешно, думать, что можно так много понять из записанной голограммы, даже самого прекрасного качества.

— Запускайте её дальше, — скомандовала она.

— А теперь расскажите мне правду, юный Виктор Каша, — продолжил Сен-Жюст.

Каша мельком глянул на досье.

— Я не видел отчета гражданина майора Жиронда, гражданин Председатель. Но, в качестве предположения, я сказал бы, что он был озабочен уменьшением ущерба репутации Дюркхейма.

Фырканье Сен-Жюста было тихим и весьма соответствовало его кроткому виду.

— Кроме шуток. Если бы я принял это сообщение за чистую монету, то должен был бы решить, что Рафаэль Дюркхейм спроектировал блестящую разведоперацию на Земле, в которой из-за избытка личной отваги он, к сожалению, потерял свою собственную жизнь.

Снова негромкое фырканье, в действительности более похожее на шмыганье носом.

— Однако так уж случилось, что я был лично неплохо знаком с Дюркхеймом. И я могу уверить вас, что этот человек не был ни блестящим, ни обладал избытком храбрости — ни на грамм больше, чем минимум, необходимый для его работы, — голос Сен-Жюста стал более жестким. — Так что теперь расскажите мне, что случилось в действительности.

— В действительности произошло то, что Дюркхейм попробовал реализовать схему, которая была слишком заумна и полностью поползла по швам, а остальные — главным образом мы с майором Жирондом — попытались воспрепятствовать тому, чтобы результат обрушился нам же на голову, — поза Каша стала несколько напряженнее. — В чем, если позволите мне так сказать, я думаю, мы достигли довольно неплохих успехов.

— «Позволите мне так сказать» — передразнил Сен-Жюст, хотя в тоне его голоса не было большого сарказма. — Молодой человек, я позволяю каждому из моих офицеров говорить правду, если они делают это во благо государства. — Он отодвинул досье ещё на несколько сантиметров дальше. — Что, должен заметить, в данном случае, вероятно, относится к вам. Я полагаю, что вы с Жирондом проследили, чтобы Дюркхейм получил своё?

— Да, гражданин Председатель, мы это сделали. Кто-то из руководства должен был принять провал на себя — и должен был при этом погибнуть — иначе нам не удалось бы спрятать все концы в воду.

Сен-Жюст уставился на него.

— И кто — я хочу знать имя — произвел устранение?

— Я, гражданин Председатель, — Каша не колебался. — Я лично застрелил Дюркхейма, из одного из пистолетов, которые мы забрали у команды убийц «Рабсилы». После этого поместил тело вместе с остальными жертвами.

Радамакэр снова сделал паузу в воспроизведении.

— Вы можете поверить в крепость нервов этого парня? Он только что признался — не промедлив и секунды — в убийстве своего собственного старшего офицера. Прямо перед директором! И — взгляните на него! Стоит там расслабленно, насколько это только возможно, не беспокоясь ни о чём!

Женевьева была не вполне согласна с оценкой Юрия. Каша для неё не выглядел именно «расслабленным». Только… твердым и уверенным в знании своей собственной Правды и Справедливости. Она не смогла подавить некоторую дрожь. Таким мог быть только рьяный инквизитор перед лицом самой Инквизиции, безмятежный в уверенности в своем собственном гарантированном спасении. Мышление фанатика: Убивайте всех — Господь узнает своих — я не беспокоюсь, когда Бог со мной.

Радамакэр возобновил воспроизведение.

Комната была тиха в течение секунд двадцати. Сен-Жюст продолжал смотреть на молодого офицера, стоящего по стойке «смирно» перед ним — а охранники держали руки на рукоятках пистолетов.

Затем, внезапно, Сен-Жюст испустил сухой смешок.

— Напомните мне поздравить начальника академии за его проницательность. Очень хорошо, гражданин капитан Каша.

Облегчение в комнате было практически ощутимо. Руки охранников соскользнули с рукояток пистолетов, Сен-Жюст откинулся в кресле, и даже Каша позволил своей напряженной стойке немного расслабиться.