Гай Геолди - Хайдон

– Я не сразу понял, что это был Дрэмор, и повёл себя несколько глупо, – в сотый раз оправдывался я, – Мне повезло, что он также не сразу распознал во мне рэдонца и не стал активно вмешиваться.

Виктора, к сожалению, убедить было не так просто. Он скептически слушал в пол-уха, но и не прерывал.

– Слово "повезло", не должно присутствовать в лексиконе бенайта, – бросая на меня недоверчивые взгляды, прокомментировал он, когда понял, что молчание с моей стороны затягивается.

Его слова подняли новую волну тревогу в моей душе, разрывая и без того шаткую уверенность в себе.

– Можно назвать это стечением обстоятельств, – робко предложил я.

Я вовсе не издевался, но Виктор сощурился так, как будто именно этим я и занимался.

Его тёмные волосы, аккуратно зачёсанные назад, делали лицо полностью открытым, однако у меня никогда не возникало ощущения душевной открытости с его стороны. Мои попытки повлиять на допросный или приказной ход наших бесед, сделав их ближе к спокойному деловому разговору, всегда заканчивались неудачей. В лучшем случае мои потуги игнорировались, в худшем – воспринимались, как намерение бросить вызов. Вот и сейчас, Виктор, наверное, думает, что я безмерно горд своими подвигами на Дилидже и хочу подчеркнуть это. Я же был бы рад вообще скрыть этот инцидент или сделать так, чтобы он выглядел как наиболее заурядное происшествие. Не верилось, что я давал ему повод думать так о себе. Я с самого первого дня пытался ничем не выделяться и смиренно принимать его распоряжения, но это, казалось, только укрепляло его неверное представление обо мне.

– Маловероятно, чтобы твоё некомпетентное поведение могло обмануть Дрэмора, – с плохо скрываемым раздражением, наконец, бросил он.

Неужели он уже всё обдумал, и у него родилась своя версия произошедшего? Насколько она опасна для меня? Вдруг он решит, что я предатель, и объявит меня имперским шпионом?

От волнения у меня перехватило дыхание, но я решился открыто встретиться с ним взглядом и поставить вопрос ребром.

– Значит ли это, что я мог бы уйти оттуда, только если бы он сам решил отпустить меня?

Я понимал, что рискую, поскольку даже если Виктор раньше не имел таких подозрений, то мог задуматься об этом сейчас.

Некоторое время он оставался неподвижен, как будто не расслышал моего вопроса. Он смотрел куда-то вдаль, расфокусировав свой взгляд и погрузившись в свои мысли и ощущения.

– Не льсти себе, – в итоге, сухо отозвался он, – ты не представляешь никакого интереса для Дрэмора.

Это правда, я мало что знал о внутренних делах Рэдона, и то недолгое время, которое я пробыл здесь, не давало мне никакой ценной информации, достойной внимания имперского главнокомандующего.

Я облегчённо вздохнул, но с другой стороны я явственно осознал, что такая ситуация сложилась не случайно. Мне не доверяли, и, если я в течение тарса не смог завоевать к себе доверие, то кто гарантирует, что это не будет продолжаться вечно?

Виктор тем временем продолжил:

– Думаю, ты сам не до конца понимаешь, что же произошло там на самом деле. От тебя могли ускользнуть кое-какие важные факторы, которые ты мог просто не понять или упустить.

Ну что ж, не очень лестно, но, по крайней мере, такой оборот освободил бы меня от дополнительных сложностей. У меня появилась надежда на скорое завершение тяжёлой и неприятной дискуссии. Под его пристальным взглядом я опустил голову и скромно промолчал. Виктор выдержал паузу, чтобы убедиться в отсутствии запоздалых возражений или, может, чтобы вдоволь насладиться тем, что я фактически согласился с собственной некомпетентностью.

Я уже начал гадать, как долго мне ещё придётся рассматривать ковровое покрытие на полу, когда неожиданно услышал новый вопрос.

– Почему Ив усиленно заступался за тебя, когда его расспрашивали о твоих действиях?

Меня удивила лёгкая ирония в его голосе, и я невольно вскинул голову, в поисках подтверждения насмешки в выражении его лица.

– Ты особым образом убедил его, сделав внушение? – теперь уже с явной ухмылкой поинтересовался он.

Я растерялся. Прежде я никогда не применял психического воздействия, и вообще не считал такие действия приемлемыми. К тому же, официально внушение разрешалось практиковать только на противнике, и потому вопрос Виктора носил исключительно провокационный характер. Только какой в этом смысл? Почему это должно меня задевать?

– Я считаю, что дружеское сотрудничество можно наладить и без подобного внушения, – наконец проговорил я, внимательно всматриваясь в его лицо в поисках разгадки столь странного упрёка.

Виктор пренебрежительно дёрнул щекой, но выдал следующую фразу уже без всякой насмешки, просто строгим тоном.

– Лучше бы ты проявлял столько же рвения к работе здесь, на Рэдоне.

Вот оно что. Ему не нравилось, что я смог так быстро сработаться с Ивом, вызвав его доверие и заработав дружелюбие, в то время как на Рэдоне я всё ещё чувствовал себя не в своей тарелке. Однако если Белвердану так не нравилась моя пассивность и медленная социализация среди рэдонцев, то ему надо было искать причины в его личном отношении ко мне. Я недовольно поджал губы и начал перечислять в голове все препятствия, которые создавал мне Виктор с начала моей службы. Я вовремя остановился, заметив, что нервно тереблю ручку кресла. Хорошо, что я не настолько потерял концентрацию, чтобы снять с себя ментальную защиту и выдать свои эмоции.

Из кабинета я вышел взмокший и злой. Приведя мысли в порядок, я вспомнил, что хотел сделать по возвращении на Рэдон, но отложил из-за срочного визита к Виктору. Я жаждал познакомиться со всеми архивными рапортами рэдонцев, которые возникли вследствие аналогичных столкновений с Дрэмором.

Как выяснилось из отчётов, многие бенайты успели побывать в руках у имперцев, и, как правило, Дрэмор старался лично побеседовать с каждым из них. Возможно, он руководствовался принципом, что врага нужно знать в лицо, либо хотел иметь как можно более детальное представление о Рэдоне. От подобных сеансов общения у рэдонцев оставались более чем просто неприятные воспоминания, учитывая, что Дрэмор применял свою излюбленную тактику психического воздействия. Таким образом, он мог вытягивать из них всё, что хотел, и никакие ментальные барьеры не были для него преградой. В конце концов, хайдонцев, конечно же, возвращали: либо в обмен на имперских пленных, либо находя какую-нибудь другую основу для взаимной выгоды. Однако, похоже, полученного опыта было достаточно, чтобы фигура Дрэмора обросла множеством устрашающих слухов.

Спустя пару дней, о моём случае знали уже почти все рэдонцы, и это вопреки тому, что я старался не привлекать к инциденту лишнего внимания. То, что я не узнал главнокомандующего Империи, стало поводом для насмешек, и все охотно поверили, что именно нелепость моих действий стала причиной успешного исхода. С другой стороны, как ни странно, после этих событий я перестал замечать то лёгкое пренебрежение к своей персоне, которое я наблюдал ранее. Казалось бы, что я выставил себя на посмешище, но в то же время я как будто бы прошёл боевое крещение в глазах своих коллег.