Леонид Смирнов - Офицерский мятеж

— В каком часу вы попали в здание Главного штаба?

— Не знаю. В это время я дрых без задних ног. — Командир «Котлина» играл святую простоту.

— И сколько времени вы там провели? — продолжал допрос Койволайнен. Он заранее знал, что правды от Сухова не дождешься, но обязан был довести процедуру до конца.

— Восемь часов.

— Так долго шел допрос?

— Допроса не было. Мы разговаривали с Ригертом. Потом меня покормили обедом, и с разрешения колонеля я подремал на кожаном диване. До следующего трансгала было много времени. — Военмор обезоруживающе улыбнулся.

Контрразведчик не верил ни одному слову военмора, но он не позволял даже самым сильным желаниям взять верх над собой и служебным долгом.

— Разговор с колонелем вы, конечно, мне пересказать не можете, — утвердительным тоном произнес Койволайнен.

— Почему нет? — вроде как удивился Сухов. — Ригерт рассказал мне о трагической гибели вице-адмирала Хашимото и о том, что мой экипаж награжден за выполненный рейд в тыл противника. Затем он предупредил меня о предстоящем разговоре с контрразведкой Шестого флота. Он не знал, что это будете вы, лейтенант.

Лейтенант с ненавистью смотрел на кавторанга. Молчание затягивалось.

— Я могу быть свободен, сэр? — наконец осведомился Петр Сухов.

— Убирайтесь… — выдавил Койволайнен.

«Мы еще встретимся, мерзавец!» — читалось на его лице. «Вот и славно», — подумал Петр.

…И что получилось в сухом остатке? Командира «Котлина» не только не попросили с Флота, но даже оставили на прежней должности.

Фрегат стоял на бочке в полста трех тысячах километрах от планеты Малайя — в окружении юнитских кораблей и, казалось, ему ничто не угрожало. ЧП случилось среди ночи, когда Петр Сухов досматривал третий сон.

Дежурным по кораблю на сутки заступил главный механик старлей Прохазка. Согласно расписанию суточного наряда, он находился в командной рубке. В начале третьего ночи он обнаружил на экране радарную метку. Умный радар предупредил о приближении неопознанного объекта с параметрами противокорабельной торпеды. Прохазка приказал дежурному механику сделать маневр уклонения и объявил боевую тревогу. Ревун разбудил спящих, по коридорам фрегата загремели каблуки заспанных военморов.

Мичман Полторанин сидел в БЧ-пять. Командир «Котлина» считал: когда корабль на стоянке, самое верное для дежурного по боевой части — находиться у зенитных орудий. Получив сигнал от дежурного офицера, Вадим Полторанин голосовой командой включил счетверенную пушку, поймал в целеискатель цель и выпустил по несущейся к фрегату торпеде полсотни снарядов.

Торпеду разнесло на кусочки недалеко от «Котлина». Ударной волны в вакууме не бывает. Зато была вспышка, на время ослепившая корабельную электронику, — бешеный скачок электромагнитного поля. А потом десятки осколков долетели до фрегата и повредили бортовую обшивку. Впрочем, современный корабль сам умеет заращивать царапины и мелкие пробоины.

Корабельный вычислитель определил траекторию выпущенной торпеды. Она пришла с крейсера «Рейкьявик». Петр Сухов приказал сниматься с бочки и уходить подальше от базы — на всякий пожарный.

Как показало следствие, проведенное контрразведкой Белой эскадры, начальник БЧ-три крейсера «Рейкьявик» каплейт Рейно Вейтель, чья ненависть к русским стала притчей во языцех, в изрядном подпитии вошел в торпедный отсек, отослал дежурного матроса, включил один из торпедных аппаратов и пустил торпеду с антипротонной головкой в левый борт «Котлину». Вейтель действовал в одиночку и якобы в невменяемом состоянии. Вполне вероятно, что вместо тюрьмы он отправится в психиатрическую лечебницу.

Когда с фрегата убыли эксперты и дознаватели, в кают-компании собрались несколько офицеров и старший мичман Щепетнев.

— Кого позовем на совет? — спросил Сухов Бульбиева.

— Ты уверен, что здесь нет прослушки? — вопросом на вопрос ответил старпом.

— Наверняка есть, но это дружеская прослушка.

— Мне, ядрён батон, не нравится, когда правила игры устанавливает кто-то другой и даже для приличия не спрашивает у нас разрешения.

Щепетнев, управлявший тахионной связью, достал из глубокого кармана рабочего комбинезона прямоугольную серебристую коробочку и прошелся вдоль стен кают-компании. Писк раздался в трех местах — там были установлены датчики.

— Ты сможешь их подавить? — спросил командир «Котлина» Щепетнева.

— Должен.

— Они обидятся, — пробормотал Сухов, задумался. — Но перетерпят. Это хорошее решение, — подвел он черту. — Если мы ввязываемся в бой, то сами будем диктовать его правила. С первого дня.

— Все верно, командир.

Этот разговор военморы выдавали под запись. Затем Бульбиев сделал очень быстро и просто: расплавил начинку «жучков» излучателем, словно бы поместив их в микроволновку.

— Можно говорить, командир.

— Повторяю вопрос, Семен Петрович: Кого зовем?

— Да всех… Всех наших офицеров и Спивакова.

«Слишком много, — подумал Петр. — В очередной раз встаешь перед дилеммой: что хуже: обидеть честного человека или нарваться на предателя? Хотя зачем обижать людей, если у нас нет предателей?»

— Согласен.

В кают-компании собрались все офицеры «Котлина», кроме оставшегося на вахте лейтенанта Сидорова, а также старший мичман Щепетнев и кондуктор Спиваков. Петр Сухов обвел глазами подчиненных и объявил собрание открытым.

— Я получил сведения, что в ходе предстоящего сражения все русские корабли будут направлены в самое пекло, — заговорил командир фрегата. — И мы один за другим лишимся русских экипажей. Уцелеют лишь те военморы, что рассыпаны по чужим кораблям. А еще «Котлин» — его оставили в резерве Шестого флота.

— А мы-то им зачем?

— Нас с вами станут время от времени предъявлять миру как живое опровержение подлых наветов. Вот как они берегут этих разнесчастных русских!.. Мы же будем бессильно наблюдать, как гибнут наши братья. Позорная участь… А может, одним выстрелом убивают и второго зайца: в штабах боятся, что, отправленные на верную гибель, мы откажемся выполнить приказ и поднимем русские экипажи. Мы ведь однажды плюнули на приказ командира эскадры. И все это знают.

— Старый как мир принцип: разделяй и властвуй, — подач голос каплейт Бульбиев.

— То, что нас боятся, надо использовать. Ведь колода наших козырей небогата.

— А что за козыри?

— Любовь народная, — ответил за командира старпом. Произнес он эти слова с явной усмешкой. Уж больно напыщенно прозвучало — надо было смягчить эффект.

— Любовь народная, — передразнил старлей Хвостенко. — Любовь, говоришь… Это сила великая. А потому использовать ее можно лишь в самом крайнем случае — когда решается, жить нам или помирать.