Сергей Кусков - Игрушки для императоров

— Какое «дно»? — не понял я.

— Дно биографии. — Она глянула, как воспитательница на маленького. Дескать, такой банальщины не знаешь? — У меня несколько уровней биографии. Первый — я гонщица Катарина де ла Фуэнте, «Сумасшедшая идальга». Очень наглая, но везучая. Второй — я сотрудник ИГ. Ничего из себя не представляю, сплю с начальником, но использую ИГ как крышу, занимаясь своими любимыми гонками. Третье дно — я сотрудник контрразведки. Гонки — то ли мое прикрытие, то ли хобби, то ли часть работы, но те, кто знают это дно, с удовольствием гоняют со мной… На не совсем разрешенных трассах.

— Почему?

— Потому. Они точно знают, что не являются объектом интереса контрразведки, что я не по их душу. Но из-за должности у меня «крыша», где бы и как бы мы не гоняли, нас не повяжут. Во всяком случае, их.

— Да уж! — я усмехнулся.

— Знающие люди, которым «слили» третье дно, относятся ко мне с уважением. Стараются не бросаться в глаза, держат расстояние, но и не светят это дно другим. «Золотое» дно, как видишь! Для них. — Она рассмеялась. — Вместо этого подряжаются на любое мероприятие, где есть я, точно зная, что это безопасно. Выгода!

— А на самом деле ты — офицер корпуса телохранителей, и тебе наплевать на всех них. Для тебя гонки — всего лишь хобби. Так?

Она кивнула.

Машина вдруг резко затормозила. Если бы не ремни, я бы вылетел. Нас вновь остановили.

На сей раз гвардейцы попались более жесткие. В полной броне, с закрытыми шлемами, окружили машину, наставив на нее весь имеющийся немалый арсенал. Один залп — и машина превратится в маленький гробик с двумя обугленными шашлычками внутри.

Катарина так же молча протянула опасливо приблизившемуся стражу бумагу, напрочь игнорируя тот факт, что мы стоим под прицелом. Этот страж рассматривал бумагу еще дольше. Несколько раз связывался со своими, с базой, вертел ее и так, и эдак, подносил какой-то прибор. Но в итоге кивнул стрелкам — отбой — вернул бумагу и также нехотя козырнул.

— Что там? — поинтересовался я.

— Очень хорошая штука. Нас не могут проверять или досматривать, даже документы попросить не могут. Выдается только особо важным сотрудникам при исполнении. Максимум их возможностей — доложить моему начальству, фиктивному, конечно, что я нарушила правила движения, если я их нарушу. Даже если я кого-нибудь собью или убью, они надо мною не властны.

— Круто! — я присвистнул. — Такое выдают всем офицерам корпуса?

Сеньора майор отрицательно покачала головой.

— Только группам при исполнении. В моей машине может находиться охраняемый объект, сам понимаешь.

— А ты при исполнении?

— А ты как думаешь? — она повернула голову и иронично улыбнулась. Да, глупый вопрос.

Я попробовал привести мысли в порядок. После финта с Кампосом они разбегались в разные стороны, не больно-то меня слушаясь.

— Давай по порядку. Тебя ко мне приставили?

Она кивнула.

— Для того, чтобы… Mierda, для чего тебя приставили? Какой смысл для корпуса в твоем… Нападении на Кампоса?

Катарина очень грустно улыбнулась, затем машина резко повернула и мы оказались в маленьком узком проезде. Она припарковалась и включила какие-то приборы. На схеме тут же начали отражаться новые точки, вокруг которых во все стороны расходились цветные пятна. Эти точки разлетались вокруг нас в разные стороны в радиусе ста — двухсот метров, почти полностью покрывая закрашенным цветом круг внутри радиуса. Дроиды.

— Шимановский, слушай сюда. Внимательно слушай, очень внимательно. — Она вздохнула. — Я — офицер, отвечающий за кадры. В понедельник я дежурила, да, но это была подмена, основная моя задача — работа с новобранцами. Если конкретно — их анализ и отсев.

Сейчас мне приказано изучить и прощупать тебя, и назначить соответствующие тесты, чтобы знать о тебе все-все, даже то, что ты сам о себе не знаешь. Но это преамбула.

Теперь амбула. В корпусе не просто плохо, малыш. В корпусе ужасно! Ужасно тем, что новобранцев там ломают, ломают психологически. У нас не зомбируют, как многие считают, но чтобы добиться того послушания и той отдачи, что нужна в нашей работе, требуется ломка. Что ты знаешь о ломке?

Я пожал плечами.

— Мало что.

— Плохо. Ломка — это когда тебя берут и срывают всю внешнюю шелуху. Все твои мысли, чувства, желания, твои представления о мире и вещах в нем. Оставляют лишь голый стержень, твою девственную ничем не омраченную психику. А затем медленно и методично нанизывают на нее кольцо за кольцом то, что нужно корпусу. Этап за этапом, день за днем.

Это долгий процесс, болезненный и опасный. Кто не ломается, у кого внутренний стержень слишком толст, чтобы согнуться, те гибнут, не выдерживают. Потому у оставшихся особая психология, особый менталитет — его искусственно насадили всем нам. Ты еще не понял, почему я здесь?

Я отрицательно покачал головой.

— Ломка рассчитана на девочек двенадцати-четырнадцати лет. Только девочек и только этого возраста. В ином другом она бесполезна: раньше — рано, а позже — поздно, у них уже формируется достаточно стойкое мировоззрение, которое почти невозможно сломать. Теперь понял?

Теперь понял.

— То есть… И меня ломать будут? Но сеньора полковник говорила…

— Мишель плевать на тебя хотела! Из рубки линкора! — повысила голос сеньора. — Ты учил военную стратегию?

Я неопределенно пожал плечами.

— Немного.

— Знаешь термин, «планируемые потери»?

Я кивнул.

— Ты — ее планируемые потери для захвата стратегической позиции — проверки старых методик относительно воспитания мальчиков. Да, тебе не тринадцать, ломать тебя будут иначе. Но будут.

Без ломки ты нам не нужен. Ты должен стать абсолютно преданным солдатом; преданным ее величеству и корпусу, сестрам по оружию. Только в этом случае тебе можно будет доверять. В любом ином будешь подлежать утилизации.

— И ты думаешь, что… — Я ощутил, как по спине стекает холодный пот, а под ложечкой безбожно сосет.

Она кивком подтвердила мои мысли.

— Тебя нельзя сломать. Время упущено. В результате твоей обработки мы получим инвалида, психа, идиота, не знаю кого. Если ты сам до того не наложишь на себя руки, и это не самый плохой вариант.

Я здесь именно для этого — не дать совершить тебе ошибку. Это не мое задание, это мое право, как человека, и я им пользуюсь.

Забудь о корпусе, Шимановский. Откажись от своей глупой дурацкой затеи.

— То есть, ситуация с Кампосом — это подстава. Подстава для Кампоса. С целью отвадить его от меня. — Стало моей первой членораздельной фразой, когда я пришел в себя. — Но зачем? Он же вроде от меня отстал!

На что я получил презрительную усмешку.

— Ты не знаешь таких, как он, мальчик. Он не отстал бы от тебя никогда, и не отстанет, до конца жизни. Твоей или его. Это такой тип людей, им НУЖНО одержать победу. После «школьного» дела он на заднице, да, но это значит только, что он выжидает. Любое послабление — и он ударит. Больно ударит!