Сергей Кусков - Игрушки для императоров

Игломет сполз и забился о бедро, аптечка… Тоже вела себя, как непорядочная, а я висел и ругался сквозь зубы, пытаясь не рухнуть следом за той девочкой. Матов подо мною нет, высота — метра четыре, падение будет несладким. Только тут до меня дошло, что я без скафандра.

Если думаете, что прыгать на цепь — то же самое, что прыгать на канат, вы глубоко ошибаетесь. Это, как говорят на Марсе, две большие разницы. Есть, совладал с цепью, подтянулся вверх. Теперь раскачаться, сильно раскачаться, иначе не допрыгну.

Туда. Сюда. Вперед. Назад. Вперед. Назад. А девчонки как-то прыгали с первой попытки! Но вот получилось, амплитуда вроде достаточно большая. Оторвал руки, ееееее!!!

Чуть-чуть не долетел, мешали все те же аптечка с иглометом, но то, что я без скафандра, сработало на плюс — удалось поймать волшебно-исчезающий момент равновесия и не свалиться.

Все, дошел. Вот и приснопамятный мешок, мать его…. Глянул вниз. М-да, она там. Лежит, стонет, приложив руку к груди, другой царапает землю, безуспешно пытаясь подняться.

— Я иду! Все хорошо! — крикнул я, и схватившись за металлоконструкцию, прыгнул вниз. Повиснул. Так, теперь следующая конструкция, перебрать руками, уцепиться. Теперь балка. Какая же сложная система у этих модулей! И как эта хрень может за полминуты трансформироваться во что угодно? Придумают же такое?

Все, внизу безопасно, можно отпустить руки.

Бум.

Подбежал, опустился рядом. Ну, какой же я все-таки пентюх! Какой с меня доктор?! Я же понятия не имею, что и как надо делать!

— Привет, как дела? Все хорошо?

Она посмотрела на меня… Как на святого, не иначе. Спустившегося на Землю, чтобы помочь ей. Очевидно, вероятность увидеть здесь его и меня была приблизительно одинакова.

— Пальцы чувствуешь? Пошевели пальцами! — потребовал я, ощупывая ее ногу поверх сапога. Снимать сапог не стал.

Если не знаешь, что делать, ни в коем случае не показывай этого. Иначе начнется паника. Лучше делай вид, что все под контролем, даже если будешь нести чушь.

— Чувствуешь пальцы?

Она кивнула. И мышца под моей рукой взбугрилась. Хорошо, значит, позвоночник цел.

Больше моих знаний ни на что не хватило, потому я занялся ерундой, что-то спрашивая и что-то ощупывая, пытаясь больше привести ее в себя морально, чем совершить что-то полезное. А вот это у меня получилось: девушка перестала плакать, глаза ее наполнились огнем надежды. Когда что-то спрашивал, кивала, положительно и отрицательно, и я понял, что это тоже результат.

— Все хорошо, все будет хорошо! — приободрял ее я, открывая аптечку и пялясь в нее, как перуанец на гермозатвор планетарного шлюза. — Веришь? Все будет отлично!

Она верила.

Тут меня мягко, но очень настойчиво оттеснили в сторону, и я с радостью последовал этому приглашению.

Они были здесь все: тренеры, девчонки, Катарина, и еще две женщины в белом с повязками с красными крестами на рукавах. У них тоже были аптечки, штуки три, а девчонки несли складные носилки.

Пострадавшую окружили со всех сторон и принялись где снимать, а где срезать одежду, ощупывать, осматривать и спрашивать, но спрашивать уже по делу. Одна из медиков уже доставала ампулу и шприц из моей открытой аптечки. Ну вот, теперь точно все будет хорошо. Я облегченно вздохнул и отполз подальше, чтобы не мешаться — моя миссия выполнена.

И только отползя и успокоившись, я понял, что сам я — перуанец. Из самой высокогорной глухой перуанской деревни. Потому, что шел я сюда верхами, проходя по полосе смерти, да еще пятой, на которой ни разу не был, без скафандра и с мешающим грузом, а они все спокойно и быстро, не напрягаясь, пришли по дорожке с зеленой полосой. Резервной. Безопасной…

Я засмеялся, но тихо, чтобы не отвлекать внимание. Это был не простой смех, смех истерический. Из глаз покатились слезы, и я понял, что не могу остановиться — с ним из меня выходило всё напряжение, скопившееся внутри за две недели изнуряющих тренировок. Все эти полосы, препятствия, падения, избиения, насмешки Катарины и других офицеров, и, конечно, постоянный риск, угроза в любой момент превратиться из Хуана Шимановского в бывшего Хуана Шимановского. Особенно сегодня, здесь и сейчас. Цель, которую преследовал по дурости, рисковал жизнью из нежелания думать и ориентироваться. Рыцарь, блин!

Из состояния беспричинного смеха меня вывел пинок Катарины:

— Встать!

Я взял себя в руки и поднялся, машинально отмечая, что за ее спиной упавшей девушке что-то вкололи, и теперь аккуратно, всей толпой, перекладывают на носилки. Перевел взгляд на саму сеньору майора. Глаза той пылали бешенством. Но я ее не боялся — хватит, отбоялся свое. Все, что я испытывал к ней сейчас — это презрение. Огромное и всепоглощающее. Я почувствовал, как глаза мои наливаются кровью а губы искривляются в усмешке.

— Тебе сказали стоять. Какого … ты поперся сюда?

Мне нечего было ей ответить.

Она заорала, резко, на весь тоннель:

— Какого … ты сюда побежал, когда тебе приказали остановиться?! Какого … ты побежал сюда по полосе?! Ты что, идиот???

Я мог бы что-то сказать, попытаться оправдаться, мол, да, идиот, да, растерялся. Но у меня не было желания это делать. Не перед ней.

Я еще больше скривил губы, показывая этим свое к ней отношение. Она не выдержала и двинула мне по лицу — резко, сильно, с большим замахом.

…Я поднялся. Из носа и вниз, заливая рот и губы, и дальше по подбородку текла соленая теплая красная жидкость. Я попытался вытереть ее рукой, но только развез по всему лицу и футболке. Естественно, дышать я мог только ртом, носа не чувствовал.

— Встать! — раздалось сверху. Холод и железо. Железный тон и холодный взгляд. Она дошла до такой степени ярости, когда эмоции отключаются.

Я встал во весь рост. Сзади нее все еще возились с пострадавшей, но большинство девчонок смотрело на нас, как и оба тренера.

Снова удар, на сей раз слабее и по скуле. Будь он чуть сильнее, я бы отправился домой через челюстно-лицевое отделение больницы.

На сей раз упал на живот и чуть бок, и тут же попытался снова встать, но мне под ребра заехал металлический доспешный белый сапог. Я завыл.

— Ты слышал приказ! Почему ослушался?

Я взял себя в руки, вновь усмехнулся и выдавил, страшно гундося:

— Та пошла ты!..

И снова получил сапогом в живот. Уже сильнее. Сложился в три погибели. Тварь! Мразь! Падаль! Паскуда!

— Я тебя спрашиваю! Отвечать! Почему полез не в свое дело, когда тебе запретили?!

Я лежал и пытался побороть в себе боль. Сука! Стерва! Гнида! Ненавижу!

Вновь удар, но не такой сильный.

— Подняться! Я сказала подняться!

Я приподнялся. Она дернула меня вверх, не боясь испачкаться в крови, и двинула кулаком в солнечное сплетение.