Сергей Кусков - Игрушки для императоров

Я задумался, откинувшись на спинку. Да, все не так просто.

Какие у меня есть факты?

С одной стороны бесчеловечное отношение, унижение, неуставщина, жуткий прессинг. Но с другой — защита своих. «Мы накажем за проступок, но сделаем это мы сами». Что-то в таком духе. И то, что я еду с ней в машине — подтверждение этого лозунга. Меня не бросят.

Я все еще могу вернуться?

Не знаю. Она оговорилась, что за меня просили. То есть, если бы такой возможности не существовало в принципе, они бы не просили. Значит, существует. Но…

Дальше я подумать не успел, она словно прочла мысли:

— Хорошо, давай перейдем к официальной части. Я хотела оставить это на вечер, заехать к тебе, но раз такие события…

Я подобрался.

— Сегодня утром мы, наконец, собрали совет офицеров по поводу твоей проблемы. В малом составе, кого нашли, но его решения законны. Пятью голосами против двух ты признан невиновным.

— Невиновным в чем? — я чуть не рассмеялся, поскольку вины за собой как-то не ощущал.

— В невыполнении приказа. Тебе приказали сидеть и не вмешиваться, ты его нарушил. Там было еще и про технику безопасности, про доспех и его отсутствие, но это признали фактором, не стоящим внимания.

Я, признаться, немного обалдел от такой наглости.

— А можно поинтересоваться, почему? Вы, приказы, устав, жесткач такой, и вдруг — невиновен… Кого другого бы вы за такое расстреляли!

Она согласилась

— Да, кого другого из своих, принятых и принявших присягу. Но ты не один из нас, ты даже не «мелочь», не новобранец, и не обязан подчиняться приказам, идущим в разрез со своей совестью. К тому же, ты не бросил оружие, а это очень важный фактор.

Пауза.

— Короче, ты имеешь полное право явиться для прохождения последнего, итогового теста, по результатам которого после приезда Леи будет принято решение о твоем зачислении. Это окончательно и обсуждению не подлежит.

— То есть… — я даже не знал, что на это сказать. — Я могу…

— Один единственный тест, — перебила она. — Сложный, с риском выйти из него вперед ногами, но по-другому у нас не принято. Пройдешь — зачислен. Не пройдешь — adios. Вот и всё.

— А что за тест? — я начал приходить в себя.

— Скажем так, тебе надо будет пройти полосу, но сложность ее будет заключаться не в препятствиях, а в том, что некоторые плохие парни будут пытаться тебя убить. Естественно, не живые, но тебе от этого будет не легче. Большего сказать не имею права.

— Понятно.

На самом деле понятно ничего не было. Но какие вопросы задавать — я не знал. Неожиданный поворот!

И еще я поразился, как права оказалась мама. Они позвонили-таки! Ну, не совсем позвонили, но если бы не дон Виктор, то связались бы со мной вечером. Сказав, что «простили»…

De puta madre!!!

— Конечно, я понимаю, что мои слова для тебя ничто не значат, — продолжила вдруг Катарина со слащавой ухмылкой наевшейся сметаны кошки. — Так, отдушина, дескать, «я был прав и идите вы все». Но это моя работа — сообщить. Я ее делаю и потом отчитаюсь. Я рада, что ты не придешь, честно! Тебе у нас не место! Мир?

Я кивнул, ошеломленный новым поворотом сюжета.

— Мир…

— Тогда вот моя визитка. Если все же надумаешь. Не смотри так, это тоже работа — отдать визитку. Если надумаешь явиться на тест — звони.

Она протянула свою карточку. «Служба вербовки», — лаконично значилось на ней. И никаких украшений или изысков.

— Скажешь оператору, чтобы соединили с Ласточкой.

— Ласточка — это ты? — усмехнулся я. Прикольный ник!

Она кивнула.

— Только не спрашивай, почему. Просто Ласточка. Позывной.

— Понятно.

— Ну, вот и твой район. — Она кивнула на дорогу впереди. Мы как раз проехали шлюз нашего купола. — Где тебя высадить, чтобы не светиться?

Не светиться! Скажет тоже! После двух недель, за которые она подбирала и высаживала меня почти возле дома?

— Возле космонавтов высади, — хмыкнул я. — Прогуляюсь, в себя приду.

— Это правильно! — поддержала она.

Да, мне очень нужно посидеть и поразмышлять. Или хотя бы просто прийти в себя. А возле памятников космопроходцам отчего-то лучше думается — наверное, все плохие и глупые мысли в космос улетают, а здравые прилетают.

— Возле Гагарина, — уточнил я.

— Хорошо.

Через несколько минут мы подъехали к ансамблю и встали через дорогу. Я уже поднял люк, когда решил спросить:

— Катарина, а ты выяснила, кто мой отец?

— Что?

Она недоуменно обернулась, но почти сразу поняла, в чем дело.

— Нет. Я тоже уперлась в таинственный счет и включила заднюю.

— У тебя не было возможностей и административных ресурсов его взломать?

Она пожала плечами.

— Были. И есть. Но зачем? Что это даст?

Хороший вопрос.

— Тебе это ничего не дало за восемнадцать лет. От этого знания ни тепло, ни холодно. Зачем тогда ворошить прошлое?

— Ради строки в личном деле в графе «отец» в досье одного из самых секретных подразделений, — усмехнулся я.

Моя усмешка поддержана не была.

— Нам что, на каждую из новобранцев организовывать такую графу? Так у нас она заполняться у единиц будет! Все, пока, Хуан, тебе пора. Нам не интересно прошлое прибывших, как и прошлое их семей. Мы сами — большая семья, и это гораздо важнее.

Да, и тут облом.

— А если я стану одним из вас, пройду Полигон и все такое, это можно будет выяснить?

Она рассмеялось.

— Мальчик, поверь, ради того, чтобы узнать, как зовут подонка, участвовавшего в твоем появлении на свет, не стоит идти к нам. Корпус создан немного для другого.

Мне не осталось ничего иного, кроме как вздохнуть и полезть наружу. На полпути я вновь обернулся:

— Значит, считаешь, для меня это будет неплохим выбором? Принять предложение хефе?

— Решай сам. — Она покачала головой. — Любое мое слово — давление. Что-то еще?

— Да. — Я многозначительно посмотрел на пачку сигарет, которые она в этот момент достала из бардачка. — Почему люди курят эту дрянь?

Катарина серьезно задумалась.

— Ну, она помогает нервам успокоиться. Собирает мозги в кучу. Хочешь попробовать?

И протянула пачку мне. Я неуверенной рукой взял ее.

— И зажигалку держи. — Красивая резная серебрянная зажигалка последовала за пачкой. — Зажигалку с возвратом, это подарок.

Уже закрывая люк, я уточнил:

— Значит, еще увидимся, раз с возвратом?

Она неопределенно пожала плечами.

— Кто знает? Планета круглая!..

От первой затяжки я закашлялся, разодрало горло и легкие. Вонь табачного дыма душила, выворачивала наизнанку. Противная штука! Вторая и третья затяжки пошли также плохо. Но потом стало легче.

Действительно, расслабляет. Напряжение, державшее меня в клещах целый день, начало отступать. Я закрыл глаза и отвалился на спинку лавочки, чувствуя себя предателем самого себя, зажимающим в пальцах тлеющее нечто, на которое не мог смотреть еще утром.