Сергей ГОРОДНИКОВ - Разведчик

Большая корзина, подобно крылу, удерживалась в неистовом потоке воздуха, теряла высоту постепенно. Иван видел, что парусник с шипунами и Еленой влекло по расщелине быстрее, они медленно удалялись. Бок того шара и белый парус облизывали языки пламени, но недолго, – их сорвало яростным ветром, и хотя пламя всё же повредило оболочку шара, и он заметно уменьшился в объёме, однако положение у тех, кого он нёс, было предпочтительнее, чем у Ивана. Корзина с ним опускалась и опускалась, и скалистые зазубрины и выступы проносились под ним ближе и ближе. Они обещали ему жуткую, но быструю смерть. У шипунов и женщины оставалась надежда вылететь из расщелины, – у него она таяла с каждым мгновением.

До смертоносных выступов под ним было немногим больше, чем три мужских роста, когда стали заметными происходящие вокруг изменения. Мрак бледнел, потом впереди показался дневной свет и стал быстро приближаться, разрастаться вширь. Близость конца расщелины словно укрощала вихрь. У ветра убавлялись сила и неистовство, но он всё же последним своим порывом успел вынести корзину наружу горы.

Корзина потеряла опору в воздушном потоке, который вырвался из расщелины, и продолжила замедлять скорость полёта, опускаясь на прокалённый ослепительным солнцем пологий горный склон. Воздух стал очень сухим и горячо обдал лёгкие Ивана при первом же глубоком вздохе, вздохе невольного облегчения. Вися под корзиной, он заметил, что разбросанные по склону пучки травы и кустарники были чахлыми, иссохшими и колючими, в большинстве своём теснились у берегов шумной горной речки, а бурый воздушный парусник, обгорелый, потрёпанный и сморщенный, уносило дальше к югу. Но скорость лёта парусника тоже замедлялась, и он, как смертельно раненый птицеящер, безвольно опускался к бескрайней степи...

В последние мгновения Иван удачно провернулся, оказался поверх корзины и под треск веток смял её бок, когда с нею свалился на прибрежный кустарник. Высокий кустарник оказался безлиственным, густо усыпанным длинными зелёными колючками, они больно расцарапали оголённую часть левой руки. Не раздумывая о последствиях, лишь бы избежать колючек, он живо оттолкнулся от смятой корзины и прыгнул через кустарник в шумную речку. Быстрое течение опрокинуло его в водоворот, а, выбираясь из водоворота, он сорвался с обрыва водопада, который гремел и пенился внизу, в стиснутом глыбами камней озерце. Полёт среди блестящих струй и несметных брызг завершился долгим погружением в чистой прохладной воде, до самого дна озерца беззаботно играющей рассеиваемыми лучами яркого сияния.

Нисходящее на западе солнце красно блестело на секирах по бокам колесницы. Боевая колесница мчалась по степи, увлекала за собой облако пыли, сквозь которое напрасно старались проскакать десяток всадников, – им это не удавалось и не удавалось. Они были свитой сопровождения, а парой запряжённых в колесницу лошадей лихо правил их военачальник. Все они были воинами, и на всех сверкала начищенная бронза шлемов и военной одежды.

Степь широко расстилалась от подножий опалённых солнцем рыже-серых гор. Никакого укрытия не давала она тому, что осталось от бурого воздушного шара с белым парусом, как на ладони выставляла его и прилетевших на нём троих мужчин и женщину на показ любому взору. Колесница подкатила к потерпевшим крушение беглецам, круто развернулась, и воин-шипун лишь слабо взмахнул дротиком, едва успев отпрыгнуть от боковой секиры. Трое воинов шипунов были слишком подавлены тем, что пережили, и увиденным в новом для себя мире, чтобы сопротивляться. Под бездушным взглядом надменного военачальника, который остановил рядом с ними свою колесницу, они, один за другим, молча опустили щиты и дротики, отбросили их на землю. После чего военачальник холодно глянул на скрытую плащом и капюшоном женщину.

Но прежде, чем он выказал грубость в отношении неё, она скинула с головы капюшон, царственно тряхнула пышными золотистыми волосами. Она прекрасно знала, как выражением безупречного лица и синих глаз ставить на место самых надменных и пресыщенных мужчин. Суровый военачальник никогда ещё не признавал над собой чьей-либо власти, кроме власти своего царя. Но с первого взгляда на эту женщину вдруг согласился быть добровольным пленником, оказался пред ней на коленях и трижды по очереди поцеловал обе протянутые нежные ладони. Как о высшей милости, он попросил разрешения повторить такие поцелуи. Вместо ответа Елена засмеялась дружелюбным грудным смехом, предназначенным только давнему и приятному другу, чем взволновала его кровь и желания, чего не удавалось добиться ни одной женщине в его прошлой жизни героя и верного слуги единственного господина.

– Ты так спешил, что не успел найти для меня достойную карету? – сказала она с весёлым упрёком снисходительной повелительницы.

Опершись о предложенную им руку, она гордо поднялась в колесницу, глазами поощрив его смотреть на неё снизу вверх.

– Увидев тебя, я позабыл о клятве верности моему царю, – тихо вымолвил военачальник, после чего молодо вскочил на место рядом с нею. Она ни словом не обмолвилась, что судьба шипунов волнует её. Военачальник показал на них кнутом в сильной загорелой руке и кратко приказал сотнику отряда сопровождения: – Этим на плечи клеймо царя, и в каменоломни.

Звонким выстрелом стегнул воздух длинный кнут, и колесница покатила, затем понеслась за быстроногими лошадьми, увозя Елену в направлении кряжа, где виднелись крошечные шатры военного стана.

Густые волосы и плащ крыльями развевались у неё за спиной, а тёплый степной ветерок нежно ласкал чувственное лицо. В упоении, что так удачно преодолела самое опасное препятствие на пути к своей цели, она позабыла о тех, кто помогали ей в этом предприятии, бросили ради неё всё, чтобы оказаться на чужбине бесправными рабами. Она ни разу не оглянулась на них.

Ночь была тихой в безлюдной степи. Ни облачка не набегало на две серебряные луны в усыпанном звёздами небе. Светлый простор открывался повсюду, виделось и слышалось далеко.

Ещё издалека со стороны кряжа донёсся частый дробный перестук копыт, который быстро приближался к берущей начало в горах речке. Вскоре показался всадник. Только гонец с очень важным поручением мог так погонять коня в опасную ночную пору. У берега речки всадник приостановил взмыленного жеребца. Он привстал в стременах, высматривая, где на полосе берега следы людей и животных указывали на место брода, затем конь, повинуясь его воле, прошёл вдоль берега и ступил в воду. Течение было слабым, они быстро пересели речку и настороженно выехали к полосе деревьев, которые теснились у воды. Однако ничто не побудило всадника заподозрить неладное, вынуть из ножен короткий меч. За деревьями перед ними опять раскинулась степь, и он сделал короткий замах плетью, чтобы стегнуть коня.