Сергей Кусков - Пасынок судьбы

— Ты сказал правильное слово. «Драйв.» — Ее глаза довольно заблестели. — В нем все кроется. Даже в медленных исполнениях есть этот скрытый драйв. Так?

Я кивнул.

— А ты знаешь, что со времени последней битвы парусного флота до создания полностью бронированных океанских флотов прошло каких-то тридцать лет?

Резкий переход. К чему он — не понял, но честно отрицательно покачал головой — не знаю.

— А с момента отрыва от земли первого самолета и до первого полета человека в космос — жалкие полвека?

— И что?

— Мир в те годы развивался такими темпами… Бешеными, нереальными! За тридцать лет мир менялся полностью, от старого ничего не оставалось! Компьютеры, генетика, атом, нанотехнологии… Ты не представляешь, сколько всего было тогда изобретено и за какие жалкие сроки!

Это был бешеный мир, Хуанито. Это было время… Очень быстрое время! Их музыка, их искусство — все их искусства — всё развивалось также, было подчинено эпохе. Потому они и слетели в итоге с катушек — реалии жизни не успели за их развитием. Они перемудрили сами себя, наши бравые предки!

Я молчал. Она меня озадачила.

— Ты знаешь, что со времен Золотого века не сделано ни одного стоящего открытия?

Я засмеялся, от всего сердца. До этого пытался понять нить ее суждений, однако сейчас она сказала полную чушь.

— И не надо смеяться! — она совсем не обиделась. — Назови мне хоть одно изобретение, ГЛОБАЛЬНОЕ изобретение, сделанное за последние четыреста лет? Это такое, что продвинуло человечество на качественно новый уровень?

Я начал перечислять известные мне изобретения, приходя к выводу, что почти все они касаются оружия. Бэль скептически покачала головой.

— Нет и еще раз нет.

— Почему?

— Ты говоришь о вещах… Неглобальных. Путаешь эволюцию и революцию. А я прошу назвать научные революции!

— ???

— Хорошо. Смотри, генетика. Люди до ее открытия знать не знали, что такое гены — а после смогли накормить миллиарды людей, создали модов, улучшив себя самих. Понимаешь?

Кажется, начал.

— Электронные технологии, сети, виртуал — это все продукт одного единственного изобретения, под названием ЭВМ. Предназначенного решать чисто математические задачи! Он был изобретен…

— Понял! — перебил я.

— А известно тебе, что всё… Не так, ВСЁ, что мы сегодня имеем — от виртуала и сетей, до систем ведения боя эскадрой линкоров — существовало в начале двадцать первого века?

Я вновь скептически хмыкнул. Неуверенно, но пока еще надеялся, что она не сможет доказать правоту. Но судя по ее сосредоточенному лицу, она полностью отдавала отчет словам — за ними крылся долгий целенаправленный интерес к проблеме и исследования многих институтов.

— Да, существовало. В более примитивной форме, доступно было не каждому, с очень большой дифференциацией функций… Но все это БЫЛО.

Пауза.

— Со времен Третьей мировой войны, Хуанито, мы не изобрели ничего нового. Наши истребители летают лучше, дальше, выше, космические корабли перелетают с планеты на планету за несколько дней, а не за месяцы и годы, наши двигатели экономичнее и мощнее, в тысячи раз, у нас много новых композитов, из которых мы строим сверхпрочные купола и космолеты… Но это те же самые купола, что возводились сто и двести лет назад, те же самые корабли, что несли первых пионеров Марса и Юпитера, те же истребители, что использовались в Четвертую и Пятую мировые.

Мы не регрессируем, Хуанито, нет. Но и не растем. Мы, весь наш мир, четыреста лет топчемся на месте.

Четыреста лет стояния против их двух сотен бешеной гонки быстрее самого времени. Ты не задумывался, почему так?

Вот теперь она меня озадачила.

Я никогда не задумывался о таких вещах. Прогресс? Все свято верят, что он есть, каждый год защищаются тысячи патентов, выпускаются сотни наименований новой продукции. Новая техника, новые продукты, сделанные из воды и углекислого газа, которые не отличишь от настоящих по вкусу и полезности и которые в разы дешевле…

…А оно вон оказывается как. Все относительно, главное точка, откуда смотреть. Относительно и наше общество, закостенелое и консервативное, не принимающее новых идей. В этом заключался смысл нашей дальнейшей беседы.

Эта беседа многое открыла мне. Например то, что Венера — передовое государство в политическом плане, оно единственное, где придерживаются хоть каких-то принципов демократии. Не той, что умерла сотни лет назад, иной, и сдерживаемой традиционными порядками, но таких свобод, как у нас, нет даже в богатой сытой Империи или высокомерной России. Королева наша, хоть и не фанат тех времен, стремится к либерализации и демократизации, пытается сделать народ активнее, надеясь вызвать в стране волну прогресса на всех фронтах. Пока не слишком удачно, но она никуда и не спешит.

…Но с другой стороны, я точно знал, что у власти достаточно репрессивных механизмов, и она подавит в зародыше любые очень уж активные «активности» народа. Мы впереди всей Солнечной системы, но не настолько, как хочется Бэль. Просто народ — это одно из средств защиты королевской власти от всесилия кланов. Если бы не народ, привыкший к патернализму, что над ними «монарх-заступник», которого в свою очередь надо беречь и защищать, жить бы нам всем в раздираемой на клочки буржуями чахлой республике…

В высокоинтеллектуальных спорах прошел не один час. Мы бродили по собственно выставке, глазели на экспонаты, вели диспут. Попутно Бэль объясняла мне кое-что из виденного. Честно, меня выставка не впечатлила — ну да, картины, фотографии, непривычные, плоские, без объемного эффекта, предметы быта…

В конце концов, я открыто сказал ей об этом.

— Зачем это всё нужно? Кому интересно, кроме фанатов и коллекционеров? Я так понял, понты — я обвел рукой гуляющую публику — будут только сегодня и завтра. А кто пойдет сюда после? Выставка же не окупится, это Королевская галерея, представляешь, сколько здесь стоит арен…

Она приложила палец к губам и улыбнулась, как улыбаются наивным детям.

— Пойдем.

И вновь куда-то потащила.

— Ты прав. Выставка — это понты. Это вообще понты, не только на сегодня и завтра. Просто надо что-то выставлять, вот и собрали до кучи. Но выставка не билетами окупается.

— А чем?

Она помялась.

— Сейчас покажу. Понимаешь, ценность ЭТОЙ эпохи не в том, что можно потрогать — вещах, фотографиях — а в идеях. В философии, музыке… Вот, смотри.

Мы вышли к маленькой неприметной двери с надписью «Распродажа коллекций».

— Пошли.

Это оказалась антикварная лавка, или не так: выставка-лавка. Но не простая, а древних музыкальных дисков. Они стояли на полках в несколько ярусов, причем в отличие от стеллажей в наших магазинах, в каждом ряду стояла не стопка одинаковых дисков, а по одному, максимум два-три.