Венедикт Ли - Perpetuum mobile (Гроза над Миром – 2)

– Что с вами? – резко спросил Корман. – Вы не спали этой ночью?

– Недостаточно…

Она выпрямилась, помотала головой, несколько раз глубоко вздохнула. Окинула Кормана уверенным, наглым взглядом.

– Не обессудьте, когда вздремну и не смогу развлечь вас беседой. Попробуйте поразмышлять о разной всячине, пока дрыхну. Поупражняйте ваш интеллект.

Сташи?.. Злой дух, что бродит ночами? Сука. Маленькая гадина.

Воплощение победившего зла.

…Сон урывками, недолгий и неглубокий… как волна, что накрывает тебя с головой, а потом спадает… Все хорошо. Выпрямиться, подышать глубоко… Незаметно оглядеться по сторонам. А вот это – лишнее. Ты и так видишь. Твои люди в порядке. Стиксы идут ровно, без устали. Автоматы в руках бойцов.

Ветер и солнце, запахи мокрой листвы и дорожной пыли, прибитой к земле недавним дождем… Белая пена облаков в прозрачно-голубом небе. Солнце перешло за полдень, скоро оно станет слепить глаза, опускаясь все ниже. Пока не утратит злой блеск и не повиснет розовым шаром над туманным горизонтом. За ним, далеко, лежит Хонк. Ты возвращаешься туда.

Одна… Никак не привыкнешь, что с тобой нет больше Лоры. Как вышло, что случайная попутчица, вздорная, надоедливая девчонка стала другом, боль от потери которого не утихла по сей день?

Одна? Нет! С тобой тысяча молодых, отчаянных парней. С тобой преданный тебе до безумия, до потери себя, Ао. И умудренный жизнью, прошедший множество военных дорог генерал Корман, тоже от тебя никуда не денется. Да и ты – не вчера родилась.

Хонк… Многомиллионный город лежит впереди, его жители никогда не воевали и непривычны к военному ремеслу. Сила их – в многочисленности; любые завоеватели канут в Хонке, как капля воды в океане… Глупости. Пусть тебя это не заботит. Выходы из безвыходных положений находятся там же, где входы.

Отринь прошлое. Если в нем ты что-то утратила, значит это тебе не было нужно. Не прячься, не беги, ни о чем не сожалей. Иди вперед и не бойся грядущего. Завтра новый день встанет над городом, непохожий на вчерашний, как новая картинка в калейдоскопе.

Завтра будет таким, каким его сделаешь ты.

Хаонк (Хонк), столица провинции Суор.

– Лучший театр Хонка, миз Ван… э-э Хайд, – сказал Корман.

– И чтобы доказать это, вы с Ао волочете меня сюда…

– Я думал, это вы ведете нас, взявши под руки.

Ао помалкивал, делая вид, что его не трогает пикировка генерала Кормана и Спутницы.

Четыре крыла здания напоминали огромные раскрытые лепестки, обращенные к небу. Сходство с цветком усиливала центральная башенка – пестик. Высоко в темнеющем закатном небе, как перья жар-птицы светились облака.

Народ стекался на театральную площадь со всех сторон. Сегодня давали старинную музыкальную пьесу, с песнями, танцами и глубокой моралью. Корман и Ао, как два телохранителя, сопровождающие высокородную даму, делали невозмутимые лица. Хайд же с трудом сдерживала зевоту. Прошли через широкий вход, публика растекалась по рядам; Корман отыскал места. С удовольствием отметив, что Ао изрядно оробел и старается во всем копировать сдержанные манеры Кормана.

Зазвучала прелюдия. Хайд откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. На сцене, между тем, неспешно начал развиваться банальный сюжет.

Молодой финансовый гений Анего удачно пустил в оборот дядюшкино наследство. Вовремя старик преставился, ничего не скажешь. Ряд блестящих спекуляций вознес Анего на вершину общества. И вот тут парень затосковал. Как жить дальше? Приумножать и без того великий капитал? Скучно. Найти себе хобби? Так черт его знает, на чем остановиться.

В расстройстве чувств, утомленный светскими раутами, пирушками, любовными утехами, и длительным бездельем, Анего уезжает на отдых в деревню. Мораль: сильно хорошо – тоже плохо.

Там, в сельской глуши, он обретает друга. Ланской – бедняк, поэт и романтик, считающий, что молодость дороже любых земных богатств. Он молод и потому счастлив. Его подруга – простая деревенская девушка. Общаясь с ними обоими, Анего сам постепенно «оттаивает». Мораль – не в деньгах счастье.

Но события принимают драматический оборот. Романтик Ланской слишком близко принял к сердцу дежурный комплимент, сказанный его девушке его городским другом. Последовала ссора, в ходе которой поэт вызвал финансиста на дуэль.

Анего не может принести извинения и тем самым замять скандал – не позволяет гордость и светские условности. Дуэль неизбежна. Решающий миг… трагедия близка. Из года в год школьники пишут сочинения о власти предрассудков и обычаев над людьми. Рассказ о том, как, совершенно того не желая, Анего убил Ланского – удачный пример…

Хайд встрепенулась, очнувшись от дремы. Выражение скуки не сходило с ее лица, но предстоящее театральное смертоубийство слегка заинтересовало.

Противники шли навстречу друг другу. Вот он, хрестоматийный миг: Ланской начинает целиться, в то время, как Анего успевает выстрелить первым.

На сцене все так и происходило… с одним отличием. Когда Анего нажал курок, выстрела не последовало. Нервничая, артист надавил курок еще и еще раз… Сухие щелчки осечки! В зрительном зале послышался сдержанный гул… раздались смешки.

Тут уже заволновался и актер, играющий Ланского. Наблюдая за безуспешной борьбой коллеги с бутафорским пистолетом, он машинально нажал курок своего.

Ба-бах!!

Ошалевший от неожиданности Анего сильно вздрогнул, поскользнулся… и грохнулся навзничь.

А в зале творилось что-то невообразимое. Давясь от хохота, зрители сползали с кресел. Впервые в театральной истории Ланской убил Анего.

Корман увидел на губах Хайд мимолетную усмешку.

– Рад, что вы получили удовольствие.

– Как вы это сделали?

– А я тут при чем?..

– Вижу, какой вы довольный… Признавайтесь.

– Подкупил реквизитора. Вышло даже лучше, чем я ожидал.

– Ах, да… Пистоном заряжают только один пистолет… Ланской ведь не стреляет никогда…

Веселье в зале не утихало. Дали занавес.

– Могла бы сразу догадаться, что у вас на уме. Но отучила себя заглядывать слишком глубоко. Иначе – как читать интересную книгу с конца.

Ао несмело улыбнулся.

– Сейчас будут играть заново? Или по другому?

– Заново, Ао. А вот я бы сыграла по другому.

– Подождем… как они выкрутятся из положения, – обронил Корман.

Вынужденный антракт продолжался пятнадцать минут. Когда занавес подняли, действие началось не с момента дуэли, а с эпизода, когда молодой поэт коротает ночь за стихами, оказавшимися для него предсмертными. Трогательный мотив и слова арии оказали должное эмоциональное воздействие: публика посерьезнела, в зале стояла полная тишина, только голос Ланского звучал под высокими сводами.