Венедикт Ли - Perpetuum mobile (Гроза над Миром – 2)

У этой равнинной речки оказалось странно сильное течение. Но я не собирался выправлять курс, пока не подойдем к противоположному берегу. Так выходило быстрее – если только вы способны понять, что я имею в виду. Когда передние колеса почувствовали дно, я выключил турбину, толкавшую нас вперед. Высокий берег был непреодолим даже для вездехода, но у кромки воды виднелось что-то вроде узкого глинистого пляжа. Я вывел машину на него, развернув параллельно вздымавшейся над нами круче.

Мы вылезли через верхний люк, закрыв его за собой и не сговариваясь, стали карабкаться наверх. Это оказалось не так трудно – обрыв сплошь пророс корнями, которые глубоко пустили прибрежные кустарники и мелкие деревца – все это вариации одной породы – аквадов. Наташа вылезла наверх первой, и я застал ее вытирающей перепачканные ладони пучком жухлой травы. Склонив голову, тщательно очищала пальчик за пальчиком. Я сделал то же. Так люди в крайних обстоятельствах занимают себя пустяками.

Молча, мы взялись за руки, и пошли в направлении все ярче разливавшегося зарева пожара. За нашими спинами падало за горизонт солнце и в считанные минуты, без сумерек, наступила ночь.

Разумеется, гелий, которым заполняют современные дирижабли, не горит. Взорвалось топливо, которого на «Бродяге» оставался порядочный запас. Мы были еще далеко, когда поняли, что живых там никого уже нет. А потом, в колеблющемся оранжевом свете увидели на земле полосатую, бесформенную груду – не полностью раскрывшийся парашют. Я и не знал, что они имелись на борту. «Бродяга» и без того считался надежнейшим транспортным средством.

Эвишка лежала навзничь, так и не освободившись от парашютной сбруи. В открытых глазах отражалось пламя. Внезапно губы ее шевельнулись. Жива?!

– Одди… Не чувствую ничего… Не могу… пошевелится. Одди…

Я наклонился над ней.

– Все хорошо. Все будет хорошо, Эвишка.

Жилки на ее шее сильнее запульсировали под моими пальцами. Эвишка прерывисто вздохнула. Я повторил:

– Все хорошо, Эвишка. Все хорошо.

Понимала ли она, что я делаю? Наверное. Тысячи километров до ближайших обитаемых мест. Еще больше до тех, где можно надеяться на квалифицированную медицинскую помощь. И сломанный позвоночник.

Что еще я мог для нее сделать?

Ночь загустела, предзакатная духота ушла, сменившись долгожданной прохладой. А потом мне стало морозно. Или это был озноб страха? Тайного, извечно живущего в человеке страха перед темнотой. Наташа первая решилась перебраться ближе к горящим останкам «Бродяги», я последовал за ней. Все время тянуло оглянуться на мертвую Эвишку. Но Наташа схватила меня за руку, увлекая за собой, пока мы не нашли место, где казалось теплее. Последние оставшиеся в живых – мы грелись у погребального костра своих товарищей.

Набредя на выступающий из земли плоский камень, мы уселись на него. Оба молчали. Наташа, уйдя в себя, понурилась, застыла в неподвижности. А я вглядывался в исколотое звездами небо. Но так и не нашел в нем Селинду.

Прошли годы, когда Звезда героев сияла в ночах Мира – тогда Хозяйка вела истребительные войны против Эгваль и Барнабо. Ближайшая к нам планета казалась людям олицетворением ее злой воли. Хозяйка же питала некую слабость к сестре Мира и даже организовала «прослушивание» Селинды – несколько обсерваторий пытались уловить несуществующие радиосигналы с ее поверхности. В наши дни Селинда видна только в сильный бинокль, а потом и вовсе скроется за солнечным диском. Чтобы через век с небольшим возвратиться вновь. Противостояния повторяются каждые сто сорок лет, и следующее будет десятым от начала календаря. Нехорошая легенда гласит: последним. Чушь, конечно – расчеты показывают, что наша планетная система устойчива.

Из года в год меркла Селинда и также тускнела аура власти вокруг Хозяйки. Менялось общество, менялась жизнь. Новое время грядет. Мне представилось, как, нарастая, возмущения планетных орбит сведут Мир и Селинду вместе. День за днем станет она увеличиваться в размерах, чтобы однажды, вспухнув небе чудовищным шаром, обрушиться с небес. Впрочем, обе планеты будут разорваны взаимным притяжением еще до столкновения. Земля подо мной задрожала, поднимаясь огромной, раскалывающей континент, приливной волной, я закричал…

Видение исчезло. Я лежал на боку, на покрытой жесткой травой земле, и какой-то бурьянчик торчал прямо перед моим носом. За его колючей головкой светлело небо. Скоро рассвет. Я спал?

– Надо вернуться к машине, – услышал я голос Наташи.

С трудом поднялся на ноги, тело ломило. Хорошая разминка не помешает. И тут, внезапным толчком сердца вернулась память о вчерашнем.

Чёрт. О, чёрт… Чёрт! Огляделся. Пожар на месте крушения давно погас. Встретился взглядом с Наташей, вид у нее был не ахти. Как и у меня, наверное.

– Нам надо… – я не договорил.

Завернутое в парашютную ткань тело Эвишки мы вдвоем донесли до невысокого холма неподалеку. Нашли на его плоской верхушке неглубокую расселину. Импровизированную могилу я накрыл куском листового дюраля, из тех разбросанных кругом обломков, что уцелели от огня. По краям уложил несколько крупных камней. Один – белый, мраморно скользкий на ощупь, показался изделием человеческих рук. Но желания строить догадки не было.

Солнце вальяжно всплывало в небо, на котором, как назло, не было ни облачка. Новый день обещал быть теплым. Градусов 45. В тени. Надо скорей возвращаться к машине.

На полпути я перестал узнавать местность. Ломкие ветви хватали нас за одежду. Разве шли мы вчера через эти заросли? Наташа мотнула головой: «туда» – и я послушался, уж очень уверенно она держалась. Впрочем, все нормально! Она запомнила, как нас вчера стащило вниз по течению, и теперь брала поправку. А я вот – сразу не просек. Нехорошо.

Словно впервые увидел, как Наташа одета. В отличие от меня, так и оставшегося в стандартной, а-ля слуга науки, униформе, она вчера надела свободно сидящий белый «пустынный костюм». В таких ходили барнабы. Собранные в кистях рукава переходят в легкие перчатки. Просторные шаровары заправлены в мягкие сапожки. За спиной прицеплен капюшон, которым можно целиком укрыть голову. Только глаза будут блестеть в прорезях, да нос торчать. На поясе пара кожаных фляжек. В них помещается полтора, а то и два литра воды. Запасливая девушка. А у меня на всё про всё – только нож.

Наташа обернулась, протянула бурдючок.

– Пить хочешь?

Это оказалась не вода, а кисло-горькая жижа – сок орри. Да не натуральный, а разведенный концентрат. Отплевываться не стал, пригубил, изобразив довольство, и вернул угощение Наташе. Может оно и утоляет жажду. Мерзкий вкус потом долго стоит во рту, и даже запах пота у человека становится особенным. Барнабов еще называли – «вонючие люди».