Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны»

— Увижу ещё раз — пристрелю! — исчезая в дверях, погрозил ему кулаком Ильич.

Плотно надвинув на глаза кепку и задрав ворот пальто, Ленин вбежал в вестибюль метро «Охотный ряд». Чтобы окончательно оторваться от погони, он проехал одну остановку и выбрался на улицу прямо напротив библиотеки своего имени.

«Чёрт знает что, — плевался он, быстро шагая в сторону Арбатской площади, — просто чёрт знает что такое. Они ещё меня судить будут! Учредительное собрание, видите ли, разогнал. Будто сами тут, в будущем, из танков по парламенту не лупили! А собственность всенародную кто приватизировал? Это не грабёж, спрашивается?»

— Ленин! Смотри, Ленин, твою мать!

Ильич затравленно огляделся. Из переулка таращилась на него парочка блондинистых метросексуалов в рваных джинсах. Он ускорил шаг.

«Эдак мне покоя не будет, — с беспокойством думал Ильич, — вот что, пора избавиться от кепки».

Навстречу ему, ссутулившись и заплетая ноги, шёл невысокий мужчина в васильковом плаще и чёрной фетровой шляпе. Его круглые рыбьи глазки шарили по асфальту в поисках артефактов. На обвисших щеках голубела щетина.

— Любезнейший, — крикнул Ильич, — да-да, вы!

— А? — притормозил обладатель шляпы. — Вы меня?

— Я бы хотел купить у вас головной убор, — Ильич извлёк из кармана пачку денег и быстро отсчитал несколько сотенных, — этого хватит?

— Боже ж мой, — просипел мужчина, хватаясь за сердце, — это вы?!

— Вам показалось, милейший, — терпеливо сказал Ленин, — это не я.

— А кто?

— Тьфу! Вот дурак… так продаёте шляпу или нет?

— Владимир Ильич, дорогой, — мужчина вытянулся в струнку, его рыбьи глазки ещё больше округлились, — возьмите даром!

— Прекрасно, — Ильич выхватил шляпу, нахлобучил на голову и был таков.

В несколько прыжков пересёк он пешеходную «зебру» на Арбатской площади и зашагал по Гоголевскому бульвару, пиная носком ботинка мокрые листья.

«Кем ты стал, Ильич? — шептали столетние тополя над ним. — Ведь мы помним тебя совсем иным. Когда-то ты бросал в бой миллионы, и они шли на смерть по одному твоему слову. Неужели теперь ты неспособен вдохнуть в людей революционный пыл, что сжигает твою душу? Где тот Ильич, перед которым трепетали враги? Где тот гений, что поставил мир с ног на голову?»

«Я тот же, что и был, — качал головой в ответ Ленин, сжимая кепку в кармане, — только мир вокруг изменился настолько, что все мои способности теперь ни к чему. Все, кого я встречаю, или обмирают передо мной, как перед ожившим божком, или шипят проклятия; но никого из них не дано мне понять. Что я могу сделать, если потерял способность понимать простых людей? Да и кто я сам в этом мире? Ходячий кусок истории, случайно ожившая биомасса?»

Глаза его увлажнились, Ленин пошатнулся, ухватился рукой за чугунную изгородь.

«Ты должен бороться. Хочешь изменить мир — начни с себя».

— Владимир Ильич, вам плохо?

Оказалось, что мужчина в васильковом плаще шёл за ним следом. Сейчас он бережно взял Ильича под локоть и по-собачьи преданно смотрел ему в лицо своими мутными круглыми глазками.

Первым желанием Ленина было отдёрнуть руку и прогнать мутноглазого, но усилием воли он подавил этот порыв.

— Благодарю вас, товарищ. Всё уже хорошо.

— Может, «скорую» вызвать?

— Кого вызвать? Ах, нет… спасибо, мне уже лучше. Не желаете прогуляться?

— Извольте, — охотно отозвался мужчина, подхватывая деловой тон Ильича.

— Расскажите о себе.

— Моя фамилия Махров. Махров Егор Иванович. Родился в 1950 году в Свердловске, закончил Институт потребительской кооперации…

Они медленно шли по скверу, Ильич внимательно слушал рассказ Махрова, чувствуя, как душа его успокаивается, пылающий разум остывает, фокусируется на первой, пусть маленькой и незначительной цели, воплотившейся в синем лице его собеседника. Хиленькое осеннее солнце отогнуло лучиками пелену облаков, прострелило янтарные кроны тополей и лип, заиграло на румяных щеках вождя, лизнуло синеву опухшего лица Егора Ивановича.

— В годы так называемого застоя и в перестройку я работал сотрудником Госкомстата, — вздыхая, вспоминал Махров, — но в девяностые был сокращён и с тех пор хлебнул горя. В разных конторах пришлось мне зарабатывать на жизнь; вот сейчас я опять сменил работу… устроился агентом по продаже недвижимости. Знаете, некоторые из этих агентов неплохо живут. Но у меня не получается ничего продать!

— Так-так, — кивал Ленин.

— Понимаете, Владимир Ильич, — воскликнул Махров, — я ведь не торгаш какой-нибудь! Я специалист-плановик. Это они, там, на Западе, рождаются с искусством продавать в крови. Там все впаривают друг дружке что-нибудь и тем живут, а производят всё мексиканцы и негры! Ведь так? Так?

— Несомненно.

— Вы всё знаете, Владимир Ильич, как хорошо, что я вас встретил! Поймите, что я страдаю от этой неустроенности, от осознания собственной ненужности государству и своей фирме. Они и без меня прекрасно обойдутся, если что. Ведь это трагедия, это такая трагедия!

— Не волнуйтесь, товарищ, — похлопал его по плечу Ленин, — это не навсегда.

Кто-то ухватил его за край пальто. Ильич обернулся, готовый ко всему.

— Это ты, батюшка, Ленин будешь?

Перед ним стояла маленькая старушонка в красном платочке, засаленной чёрной телогрейке и валенках. Её сморщенные губы под щёточкой усов тряслись и всё время как будто что-то пережёвывали. В руках бабка сжимала прозрачный пластиковый пакет с пустыми бутылками.

— Я самый.

— Дай я тебя поцелую, сынок, — вскрикнула бабушка и мгновенно впилась высохшими губёшками в ленинскую щёку.

Ильич кисло улыбнулся в ответ.

— Экой ты красавец и умник, батюшка, — лепетала бабка, — вот тебя нам в президенты-то и надо.

— Точно, — вставил Махров.

— Как вас звать, матушка? — спросил Ленин, прикрывая нос от нестерпимой вони.

— Лизавета Потапова я, сыночек.

— Оставьте свои бутылки, Лизавета, и идите со мной. Они двинулись дальше по скверу — вождь в середине и двое верных последователей по бокам. Повеселев, Ильич вернул шляпу Махрову и надел кепку на место.

— А церкви ты зря ломал, батюшка, ой зря, — лопотала старуха, заглядывая снизу и сбоку на Ленина, — церковки златоглавые, храмы Божии зачем ты порушил? Священников в тюрьмы сажал, отбирал у Церкви Православной имущество? Я всё знаю, я ведь телевизор смотрю.

— Поверите ли мне, если скажу вам, что искренне во всем раскаялся?

— И-и, — всплеснула руками бабка, — поверю, сыночек! Тебе — поверю! — И вдруг перекрестила Ильича троекратно, а тот улыбался ей ласково, с искоркой, с тёплыми лучиками в морщинках вокруг глаз.

Когда кончился бульвар и свернули они на Пречистенку, вокруг Ленина образовалась уже целая стайка преданных учеников и последователей. Каждый из них истово заглядывал Ильичу в рот, когда тот говорил; каждый выкладывал ему наболевшее, и для каждого находил вождь доброе слово утешения и ободрения.