Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны»

С полным диском никому не нужных фотографий в виде утешительного приза Лейла вернулась домой. Надо отдать должное Ричу, он предпринял ещё одну попытку — приблизительно с тем же результатом.

А Лейле хотелось сниматься. И полученный за пробник скромный гонорар только раззадоривал. Она нашла Рича и пересказала ему ещё несколько историй из своей жизни. Тестеры готовы были оторвать материал с руками. И вот.

— Давайте, — не слишком уверенно предложил Джош, — я попрошу Рича привезти все снятые ролики. Ты же можешь посмотреть их обратно…

— Джош, — Мустафа дёрнул головой, словно получил пощёчину, — ты хотя бы себе не ври, а? Даже если ролики лягут удачно, у неё в голове появится что-то про девушку Лейлу. Она никогда не почувствует, что это было с ней самой, правда?

Джош кивнул. А ещё запись могла лечь неудачно. Из-за возможных последствий перезапись ролика объекту считалась неоправданным риском.

— Сколько роликов вы сняли с Ричем? — спросил он.

Лейла помедлила, а потом почти шёпотом призналась: пятьдесят. Мустафа просто онемел — видимо, он ещё не обо всём её расспросил до прихода к Джошу. Пятьдесят, и за всё Рич платил день в день после оценки тестеров. И кому какое дело, как она зарабатывает эти деньги. Потому что сейчас открыты квоты и они уже почти накопили на канадскую визу для всей семьи… Но тут Мустафа сорвался.

— Шлюха!!! — заорал он, вскакивая с кресла и пытаясь ухватить Лейлу за волосы через стол.

Она пискнула мышью и бросилась прочь, к лестнице. На улице стояла ночь, светящиеся снежинки хаотичным роем неслись мимо окон вниз, к бело-бурой земле, бело-чёрным крышам, бело-серому асфальту.

— Ещё и дура, — констатировал Мустафа. На шестидесяти неосвещённых пролётах можно было не только сломать ноги. Турок подошёл к той двери, через которую только что выбежала Лейла, и, прежде чем выйти, обернулся к Джошу и сказал, сухо и беззлобно:

— Ты мне жизнь сломал.

— Алло, Рич?

— Привет, Джош! Как сестра — ещё ходит на работу?

— Рич, у меня есть тема для ролика.

— Кто-то из знакомых?

— Я сам.

— Хм.

Долгая пауза.

— Продаваемо?

— Рич, я хочу сделать запись за свои деньги. И не выставлять её на продажу.

— Ты знаешь, сколько стоит один ролик?

— Лучше всех.

Кто из них вырастет? Есть ли хоть одна полезная частица в этой свалке шлака?

Адамс крутил на экране туда-сюда список своего заветного класса. Было ещё раннее утро, он заранее проскользнул в «клетку», чтобы разминуться с нудной кореянкой.

Включил радиоканал. Под разглагольствования безымянного проповедника о гордыне в спорте неторопливо проверил почту, набросал пару писем и теперь медитировал перед монитором, намечая дальнейшие шаги.

Если растить поколение за поколением на фальшивых идеях, как скоро фальшь станет истиной или хотя бы правдой? Можно ли ради личной свободы каждого в отдельности душить всех скопом? Подрезать крылья первым для самоутверждения вторых? Холить и лелеять агрессивную посредственность, приучая скот не отбиваться от стада? Кого мы хотим обмануть?

Почему я не историк, подумал Адамс. Не историк в полном смысле слова, не книжный червь, дрожащий над манускриптами и черепками… Тогда я смог бы попробовать найти настоящие ответы, пусть даже только для личного успокоения.

Но такой возможности уже не представится. Другая работа — другая забота.

Щёлкнул по клавишам, прождал несколько гудков. На экране наконец открылось окно терминала и на Адамса уставилась широкая курносая физиономия.

— А, ты… — позёвывая, сказал человек на экране.

— Привет. Микола! — сказал Адамс. — Нужна твоя квалифицированная помощь.

Когда всё было согласовано, класс уже наполнился. Пустоглазые разгильдяи, выряженные в цвета «Тайгерз», «Лайонз» и «Рэд Вингз». Расфуфыренные молодухи, несущие перед собой перламутровые губы и километровые ресницы, но не подозревающие, что боттичеллиеву Венеру им переплюнуть не суждено. Жизнерадостные призраки мёртвого города. Да нет, мёртвой страны.

Или это я в перманентном неверии и отчаянии превратился в сноба? Ведь каждый чем-то одарён по-своему. Может, прямо здесь, передо мной сидят новые Линкольны и Маршаллы, Апдайки и Хемингуэи? Только что же этого не видно? Хоть бы намёком…

«Здравствуй, Сова!» — мысленно поздоровался Адамс, обведя взглядом класс и привычно остановившись на Аксинии.

Праздник всё-таки удался, хотя ничто не предвещало веселья. Лейла избегала встреч с Мустафой. Мустафа не разговаривал с Джошем. У Энрике умер в тюрьме брат. Сама Аксиния чувствовала себя мухой в паутине и пыталась понять, хотя бы в какую сторону дёргаться.

Она разыскала Адамса в городе, запеленговала его точки входа в сеть, за деньги — тут уже за реальные наличные деньги — купила доступ к его почтовым каналам.

Те письма, что казались ей подозрительными, Сова отслеживала «до дверей адресата» — и дальше наводила справки, «кто в тереме живёт». Как правило, в тереме жило Бюро.

Но составить мозаику из переписки своего преподавателя Аксиния по-прежнему не могла. Адамс что-то искал — и в ходе поисков упёрся в Детройт, конкретную школу, конкретный класс. Впрочем, в его документах, хранящихся в хакнутом архиве, чёрным по белому было написано, что мистер Адамс — майор в отставке, бывший служащий ФБР. Дата увольнения — менее полугода назад. Ушёл человек с госслужбы — ну и устроился детишкам истории рассказывать. Рождественская сказка, мармелад в шоколаде.

Но даже в паутине хотелось праздника.

Было воскресенье. Собирались в три в подсобке брейнинг-салона — Джош, как всегда, подменял Наоми. Но первым Аксинию выцепил Мустафа и, наводя тень на плетень, попросил по дороге пройти мимо его двора.

Это был совсем заброшенный угол когда-то большого сквера. Когда вырубили деревья, освободившееся пространство размежевали несколькими заборами и один кусок оказался «нигде». Мустафа и Аксиния спрыгнули туда с крыши заброшенного гаража.

— Нравится? — робко спросил турок.

Вся внутренняя стена превратилась в панорамную картину. Подумать было страшно, сколько спрея понадобилось Мустафе для такого бетонного полотна.

Взявшись за руки, как на детских рисунках, вереницей шли люди. Чёрные, белые, жёлтые, красные, даже один зелёный. Совсем Цветная в натуральную величину. У всех в головах были приоткинуты небольшие крышечки, но не кроваво-трепанационно, а деликатно, как у чайников или кофейников. Из многих голов росли цветы. Солнечные георгины, жеманные орхидеи, наглые гладиолусы, жизнерадостные тюльпаны. Люди без цветов в головах казались то ли напуганными, то ли потерявшимися, они озирались, смотрели в небо и под ноги, и ни один из них не улыбался. А на короткой стене, за которой начинались гаражи и сараи, бушевал всеми цветами радуги рынок. Две толстые серые тётки зазывали покупателей к корзинам, полным свежесрезанных георгинов, орхидей…